Глава 7. Или во сне он это видит?
Его отчаянные взоры
На край один наведены
Недвижно были.
Согласно словарю В.И.Даля, отчаянный человек, кому все нипочем, живущий очертя голову, решительный на все крайности; исступленный, т.е. одержимый. В Коране о таких сказано: “А если бы истина последовала за их страстями, тогда бы пришли в расстройство небо, и земля, и те, кто в них.” Сура 23, стих 73(71) в переводе И.Ю.Крачковского. Отчаянное дело, по тому же словарю В.И.Даля, — безнадежное, пропащее; крайнее и опасное, грозное. Подобный анализ информации по оглашению (фразы об отчаянных взорах Евгения) позволяет сделать доступной и информацию об умолчаниях поэмы — маниакальное стремление еврейства к ложной и опасной для человечества цели. Поэтому далее идет, как бы не связанное с предыдущей фразой, образное описание мощных и грозных, во многом разрушительных революционных процессов, идущих из “возмущенной глубины” и обычно провоцируемых в России посредством особой активности еврейства.
Словно горы,
Из возмущенной глубины
Вставали волны там и злились,
Там буря выла, там носились
Обломки...
И сразу после этого взывание Евгения к Богу по поводу опасности:
Боже, Боже! там —
Увы! близехонько к волнам
Согласно Словарю В.И.Даля, “в переносном значении волною зовут движущуюся в одну сторону громаду, толпу:
Народ волна волной валит.
Мирская молва, что морская волна.
Толпа волнуется — возмущается.”
В поэме слово “волны” наиболее употребительное из всех слов и используется в тексте тринадцать раз, причем с очень широким спектром самых различных характеристик: пустынные, новые, шумные, злобные, страшные, бурные, иные. Есть даже одно указание (во “Вступлении”) на некую “национальную” окраску волн.
Вражду и плен старинный свой
Пусть волны финские забудут
И тщетной злобою не будут
Тревожить вечный сон Петра.
Слово “национальный” взято в кавычки потому, что “в переводе с ирландского слово «финн» означает «тайное знание», и в ирландской мифо-эпической традиции — это герой, мудрец, провидец” , т.е. по существу либо жрец, либо знахарь (в зависимости от того, в чьих интересах он действует: всего общества или некого клана). Другими словами, если не нарушать целостности повествования на уровне второго смыслового ряда, то во “Вступлении” иносказательно речь идет о противостоянии знахарских толп, имеющих различные цели по отношению к толпам национальным.
В конце “Второй части” поэмы содержательная сторона слова “волны” раскрывается через глагольную рифму “толпились”:
Он узнал
И место, где потоп играл
Где волны хищные толпились
Бунтуя злобно вкруг него.
Действительно, толпа не способна на осмысленные действия: она может лишь злобно бунтовать. Далее — о причинах опасений Евгения. На уровне первого смыслового ряда — он боится того, что наводнение представляет угрозу Параше, ее матери и их жилищу.
Почти у самого залива —
Забор некрашеный да ива
И ветхий домик: там оне,
Вдова и дочь, его Параша,
Его мечта...
На уровне второго смыслового ряда Параша — образ народов России. Тогда мечта еврейства (конечно неосознанная, поскольку все происходит во сне) — войти в эту семью, но не в качестве “богоизбранного”, а равноправного члена и, таким образом, соединиться с Парашей. А что мешает этому?
Во-первых, — “Ветхий домик”, который “Увы! близехонько к волнам”. Идеалистический атеизм “Ветхого Завета” к концу ХIХ столетия не только приблизился к народам России через первое издание Библии, но вскоре был ими и преодолен.
Во-вторых, — вдова. Для обыденного сознания это просто мать Параши. Раскрытие иносказания второго смыслового ряда находим во “Вступлении”.
Темнозелеными садами
Ее покрылись острова.
И перед младшею столицей
Померкла старая Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
О том, что “осторова” — образ управленческой “элиты” говорилось выше. Слово “острова” не просто рифмуется со словом “вдова”. На уровне второго смыслового ряда вдова — образ монархического правления цивилизации Россия. Отсутствие имени у вдовы (в отличие от дочери) — по умолчанию указание на то, что всякая концептуально несамостоятельная форма управления государством — временная. И хотя о муже вдовы в “Медном Всаднике” ни слова, но образ этого “покойника”, остающегося за кадром, незримо присутствует. Если “вдова” — образ формы правления, то “муж вдовы” — образ господствующего класса — во все времена потенциального покойника. Об этом в 51 октаве “Домика в Коломне” вдова говорит прямо, после того как Параша приперла ее вопросом о “таинственном” исчезновении Мавруши:
Обедня кончилась; пришла Параша.
—“Что маменька?” — “Ах, Пашенька моя!
Маврушка...” — “Что, что с ней?” — “Кухарка наша...
Опомниться досель не в силах я ...
За зеркальцем... вся в мыле...” — “Воля ваша,
Мне право ничего понять нельзя;
Да где ж Мавруша?” — “Ах, она разбойник!
Она здесь брилась!.. Точно мой покойник!”
Еще раз напомним, что “Мавр” — псевдоним немецкого еврея Карла Маркса. В этом смысле “Мавруша” — своеобразный поэтический палец указующий на марксизм, как экспортную модификацию библейской концепции управления народами России, преодолевшими в своем подсознании к концу ХIХ века идеалистический библейский атеизм.
Палец указует точно (Ма-Вруша и разбойник), поскольку уже давно выявлено, что политэкономия марксизма была построена на вымышленных категориях, которые не поддаются практическому измерению в процессе хозяйственной деятельности общества. Таковыми являются «необходимое» и «прибавочное рабочее время», «простой» и «сложный труд», «необходимый» и «прибавочный продукт» и т.п., плюс к тому ошибка либо злоумышленная ложь К.Маркса в вопросе о «догме Смита».
Одно из афористичных определений социализма было дано Лениным: «Социализм — это учет и контроль». По отношению к политэкономии оно означает, что поскольку в практике хозяйственной деятельности измерения категорий политэкономической науки марксизма невозможны, то невозможны учет, контроль и, как следствие, невозможен ни социализм, ни переход к коммунизму на основе марксизма.
Иными словами, марксизм создает при его пропаганде правдоподобное описание процессов общественно-экономической деятельности и это описание принимается марксистами на веру без понимания, поскольку в здравом уме человек не способен связать вымышленные категории марксистского учения с реальностью жизни. При этом, столкнувшись с марксизмом, любой индивид может сделать два взаимоисключающих вывода:
• либо признать свое скудоумие и преклониться перед толкователями жизни на основе марксизма, предположив, что они преодолели то, чего не смог преодолеть он сам;
• либо признать, что сам он — в здравом уме, но тогда ему приходится признать, что содержательно марксизм — вздор, а те, кто толкует жизнь на его основе, представляют собой в совокупности с их психически ненормальной массовкой политических аферистов с глобальными претензиями.
В первом случае такой индивид может смело причислять себя к марксистам; во втором — к обществу людей со здравым рассудком. И при этом в первом случае общество будет некоторым образом жить, полагая, что власть, в том числе и финансово-экономическая, принадлежит толкователям жизни на основе марксизма; так будут думать и многие из толкователей; но реальная власть по-прежнему будет принадлежать тем, кто создал марксизм в качестве прикрытия для своей реальной вседозволенности по отношению к целым народам.
Во втором случае общество будет вынуждено создать антимарксистскую социологию, способную защитить его жизнь от поползновений хозяев марксизма к его эксплуатации в своих целях.
И в-третьих, тысячелетиями неразрешимый для еврейства вопрос :
Или во сне
Он это видит? иль вся наша
И жизнь ничто, как сон пустой,
Насмешка Рока над землей?
Ответ Пушкина краток и звучит как исторический приговор:
И он, как будто околдован,
Как будто к мрамору прикован,
Сойти не может!
Другими словами, внешне Евгений “на звере мраморном верхом”, а в действительности он околдован и прикован древнеегипетским знахарством, укрывшемся в колене левитовом, рабской необходимостью оставаться бездумной периферией библейского знахарства — самой древней и самой богатой мафии. Современные антисемиты, в большинстве своем также бездумные, ибо больше всего мучаются объяснениями особенной сплоченности еврейства и их завидного упорства в достижении поставленных целей. Весь секрет их сплоченности — в неосознанной концептуальной дисциплинированности. Противопоставить ей можно только осознанную концептуальную дисциплину общества в целом, тем более что альтернативная библейской — КОНЦЕПЦИЯ ОБЩЕСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ, изложенная в современной лексике под названием “Мертвая вода”, уже существует. Предвидел ли такую возможность Пушкин? Судите сами:
Вкруг него
Вода и больше ничего!
Только после этих слов впервые появляется Тот, чьим именем названа поэма:
И, обращен к нему спиною,
В неколебимой вышине,
Над возмущенною Невою
Стоит с простертою рукою
Кумир на бронзовом коне.
Этими словами завершается Первая часть поэмы. Поскольку с “кумиром” нам предстоит встретиться еще не раз, мы прокомментируем его роль в повествовании по завершении всего исследования. А пока перейдем к оценке дальнейшего развития событий, описанию которых посвящена Часть вторая.
