Руслан и Людмила
200-летию со дня рождения А.С.Пушкина посвящается
Развитие и становление Русской многонациональной цивилизации
и её государственности в глобальном историческом процессе,
изложенное в системе образов Первого Поэта России А.С.Пушкина
(В редакции 1999 года с некоторыми уточнениями)
Санкт-Петербург
2005 г.
Страница, зарезервированная для выходных типографских данных
© Публикуемые материалы являются достоянием Русской культуры, по какой причине никто не обладает в отношении них персональными авторскими правами. В случае присвоения себе в установленном законом порядке авторских прав юридическим или физическим лицом, совершивший это столкнётся с воздаянием за воровство, выражающемся в неприятной “мистике”, выходящей за пределы юриспруденции. Тем не менее, каждый желающий имеет полное право, исходя из свойственного ему понимания общественной пользы, копировать и тиражировать, в том числе с коммерческими целями, насто¬ящие материалы в полном объёме или фрагментарно всеми доступными ему средствами. Использующий настоящие материалы в своей деятельности, при фрагментарном их цитировании, либо же при ссылках на них, принимает на себя персональную ответственность, и в случае порождения им смыслового контекста, извращающего смысл настоящих материалов, как целостности, он имеет шансы столкнуться с “мистическим”, вне¬юридическим воздаянием.
ОГЛАВЛЕНИЕ
В связи с тем, что разные системы один и тот же файл по-разному раскладывают по страницам, необходимо обновить оглавление. Для обновления оглавления перейти в режим просмотра страницы и ввести в оглавление курсор, после чего нажать “F9”. Избрать «Обновить номера страниц». В случае, если Ваша система работает некорректно, и автоматически будут заданы ошибочные номера страниц, то в режиме просмотра страницы следует ввести правильные номера страниц в оглавление вручную. Настоящий абзац удалить до начала обновления перед распечаткой оригинал-макета.
Вместо эпиграфа 5
ВВЕДЕHИЕ 7
Сапожник 12
ПОСВЯЩЕHИЕ 14
ПРОЛОГ 15
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ 16
ПЕСНЬ ВТОРАЯ 33
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ 49
ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ 81
Приятелям 84
НЕОБХОДИМОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ 93
ПЕСНЬ ПЯТАЯ 99
Иерархия 136
ПЕСHЬ ШЕСТАЯ 138
ЭПИЛОГ 180
Людмила 184
ПОСВЯЩЕНИЕ 184
ПРОЛОГ 184
ПЕСНЯ ПЕРВАЯ 185
ПЕСНЬ ВТОРАЯ 189
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ 193
ПЕСНЬ ЧЕТВЁРТАЯ 196
ПЕСНЬ ПЯТАЯ 200
ПЕСНЬ ШЕСТАЯ 207
ЭПИЛОГ 215
Послесловие 217
Внутренний Предиктор СССР:
пояснение принятой терминологии 218
Вместо эпиграфа
«А на росстанях — камень бел-горюч, льётся свет небес из-за чёрных туч. Три пути лежат на три стороны. И кричат кружат чёрны вороны. Русь могучая, Изначальная! О тебе моя величальная!
Я приму любой, даже смертный бой, ведь твоя Любовь каждый миг со мной. Слово правды ты мне как меч дала. Пусть погибну я — лишь бы ты жила. Задрожит земля. Гром прокатится. И споткнётся враг, вспять покатится!
А на росстанях — камень бел-горюч и на Родине есть заветный ключ… И склонишься ты над моей бедой, возродишь меня ты Живой водой. Встанут витязи Бога Ясного, ут¬вердят они жизнь прекрасную. Русь могучая, Изначальная, ты — Любовь моя нескончаемая…»
На основе слов песни
“Величальная” ,
изменённых так, чтобы войти
в Русское жизнеречение.
Основные персонажи-символы:
Содержание символов —
ключи к иносказанию:
Руслан Центр, формирующий стратегию развития народов России, глобального уровня значимости (Внутренний Предиктор).
Людмила Люд Милый — народы России.
Финн Святорусское ведическое жречество.
Владимир Благонамеренные управленческие струк¬ту¬ры государственного уровня значимости.
Черномор Надгосударственный центр управления. (Глобальный Предиктор).
Голова Все Правительства России под пятой Черно¬мора (от Владимира — до наших дней).
Наина Раввинат и высшие структуры масонства.
Фарлаф Жиды всех национальностей и низшие слои масонства.
Ратмир Элита славянских племен, принявших иудаизм (Хазарский каганат).
Рогдай Языческая военная элита.
Печенеги Национальные “элитарные” структуры.
Конь Толпа, не вызревшая до народа.
Двенадцать дев Исторически сложившееся христианство.
ВВЕДЕHИЕ
Сорок седьмой номер “Аргументов и фактов” за 1991 год (тираж около 25 млн. экз.) вышел с “сенсационным” заявлением на первой странице:
“Пушкин — российский пророк”
В краткой заметке под заголовком “Только для читателей АиФ” сообщается:
«Нас ожидает мировая сенсация. Таганрогская газета “Миг” приступила к публикации “философических таблиц” — математических моделей развития человечества, по утверждению местных специалистов, принадлежащих перу великого Пушкина. Публикация материала подготовлена на основе архива, который Пушкин передал на хранение своему приятелю — наказному атаману Войска Донского Д.Кутейникову в 1829 году, завещав открыть их 27 января 1979 года. По разным причинам этого не было сделано до настоящего времени.
По оценкам хранителя архива, потомка рода Кутейниковых, И.Рыбкина, модель Космоса Пушкина не только не уступает буддийской, арабской и христианской, но даже превосходит их.
Весь свой архив — “Златую цепь” — Пушкин продублировал, “закодировав” в художественные произведения смысл научных работ. Так, после передачи архива Кутейникову он написал чудо-пролог к поэме “Руслан и Людмила”, который по сути и есть завещание великого поэта. Здесь каждое слово — иносказательно».
Мы не знакомы с таганрогским архивом, хотя и не сомневаемся в том, что через пушкинскую символику, народы России, в частности, и Человечество в целом соприкасаются с новым знанием, способным изменить всё общество. Разгерметизация этого Знания уже идёт в соответствии с «законом времени» и многое, из предсказанного поэтом, сбывается.
Второе столетие интерес к творческому наследию А.С.Пушкина не ослабевает и каждый читатель, встречаясь с тем или иным произведением поэта, пытается понять причину их особой притягательности. Другими словами, все ищут в них скрытого смысла. Почему? Да потому что зачастую он не очевиден на уровне, так называемого, сюжета; он закрыт определённой системой символов, то ли разработанной самим Пушкиным, то ли данной ему Свыше. Именно это обстоятельство вызывало неприкрытое раздражение у многих современников поэта и даже возбуждало по отношению к нему открытую неприязнь. Со временем в России и за рубежом выросла целая армия профессиональных “пушкинистов”, постаравшихся скрыть эту сторону творчества нашего поэта.
Чтобы разобраться в особенностях пушкинской символики, нам придётся вернуться в Древнюю Грецию, в VI век до н. э. и при этом ответить на вопрос: почему Эзоп, фригийский раб, в своих иносказательно-нравоучительных историях пользовался персонажами из мира животных? Вероятнее всего мы имеем здесь дело с очень древней традицией, истоки которой возможно следует искать в «тотемизме» или как теперь принято говорить — в «устойчивых стереотипах восприятия окружающей действительности».
«Традиционная басенная символика способствует уяснению, вернее узнаванию “характеров” персонажей-зверей читателем. Ещё В.Тре¬диа¬ков¬ский заметил, что баснописец изображает “чувствительное подобие тихости и простоты в Агнце; верности и дружбы во Псе; напротив того, наглости, хищения, жестокости в Волке, во Льве, в Тигре... Сей есть немой язык, который все народы разумеют”».
Если же рассматривать басню, как один из самых древних литературных жанров , то невольно возникает вопрос, почему никто из профессионалов “пушкинистов” не обратил внимания на одно странное обстоятельство: пробуя свой талант во всех литературных жанрах (рассказ, повесть, роман, поэма, пьеса, эпиграмма), Пушкин не написал ни одной басни? Или написал, но как-то иначе т.е. так, что «басен» А.С.Пушкина в качестве басен не признали? — Чтобы правильно ответить на этот вопрос всегда следует помнить, что Пушкин никогда никого не копировал; он был новатором, но не столько самих литературных жанров, сколько их содержания. Новизна же содержания, в отличие от новизны формы, не так бросается в глаза; чтобы её оценить требуется умение видеть «общий ход вещей». Она почти неуловима, но каждый по-своему её воспринимает благодаря системе символов, формируемой автором в творческом процессе.
Искусство вообще символично. Но одни художники через свою систему символов (возможно даже этого не осознавая) «поднимают человека с колен», другие — опускают, иногда даже на четвереньки. Чтобы понять, о чём идёт речь, необходимо сделать небольшой экскурс в область человеческой психики, особенно в те её области, которые принято считать “само собой разумеющимися”, или, другими словами, о которых не принято говорить в кругах профессиональных психологов.
Психика человека многокомпонентная система. И одни и те же компоненты в психике разных людей могут не только достигать разной степени развитости, но могут быть и различным образом взаимосвязаны между собой, образуя качественно различные структуры управления информационными потоками. В зависимости от архитектуры структуры психики, она оказывается способной поддерживать один образ мыслей и его выражающее поведение индивида, и не способна поддерживать другие, с нею не совместимые.
Конечно, людей на Земле уже более 6 миллиардов , и психике каждого индивида свойственна уникальность — неповторимое своеобразие. Тем не менее всё это разнообразие поддаётся вполне определённой классификации. Пушкин, по-видимому, какое-то представление об этой классификации имел ещё в начале прошлого века.
Суть затронутого нами вопроса о психической подоплёке культуры состоит в том, что поведение особи биологического вида, называемого ныне Человек Разумный, подчас безо всяких к тому оснований в поведении большинства представителей этого вида, строится на основе взаимодействия:
• врождённых инстинктов и безусловных рефлексов,
• бездумно-автоматической отработки привычек и освоенных навыков поведения в ситуациях-раздражителях,
• разумной выработки своего поведения на основе памятной и вновь поступающей информации,
• интуиции, выходящей за границы инстинктивного и разумного, рекомендации которой впоследствии могут быть поняты разумом.
Хотя в психике всех людей всё это так или иначе присутствует, но у разных людей эти компоненты по-разному взаимосвязаны и взаимодействуют между собой. В зависимости от того, как все эти компоненты иерархически организованы в психике индивида, можно говорить о строе психики каждого из них. Можно выявить следующие основные типы строя психики индивидов:
• животный строй психики, если поведение индивида подчинено инстинктам — вне зависимости от степени его отесанности культурой, в которой голые инстинкты скрываются под различными оболочками, предоставляемыми цивилизацией, порабощая разум и интуицию (т.е. теоретически возможна, хотя исторически и не состоится, цивилизация идеально телесно человеко¬образ¬ных и говорящих, но всё же обезьян — по существу их психической организации);
• строй психики зомби-биоробота, если в поведении индивида над инстинктами господствуют бездумные привычки и культурно обусловленные комплексы как традиционные, так и нововведённые, подавляющие их волю, свободомыслие, интуицию, и непосредственное чувство Божьего промысла по совести;
• строй психики демона, если индивид осознанно или бессознательно упивается своей силой воли, подчинёнными воле возможностями и индивидуальной разумностью, вышедшими, по его мнению, из под диктата инстинктов и культурно обусловленных программ поведения.
Но и это ещё не всё. Индивидам, образующим общество и его подмножества, свойственно порождать коллективную психическую деятельность и эта коллективная психическая деятельность может быть в общем-то всего двух видов:
• в одном случае к ошибкам, совершённым одним индивидом, статистически преобладает добавление ошибок, совершаемых другими. Ком множества их ошибок растёт и угнетает общество до тех пор, пока оно не сгинет под их гнётом либо же, пока оно не начнёт порождать коллективную психическую деятельность второго вида;
• во втором случае преобладает иная статистика, в которой ошибки, совершённые одним индивидом, устраняются и компенсируются другими, но при этом каждый заботится о том, чтобы самому совершать меньшее количество ошибок, чтобы не обременять других необходимостью устранения их последствий.
Но кроме того индивиды могут различаться и по взаимоотношениям их индивидуальной психики с порождаемой ими коллективной. При этом индивид:
• либо подневолен коллективной психической деятельности и тогда это — стадность даже в том случае, если в этой психической эгрегориальной стадности есть вожак, деспот над стадом — сам часть стада, подневольная стадности;
• либо он свободный соучастник коллективной психической деятельности (тем не менее и при этом по отношению к одной стадности он, возможно, выступает в качестве пастуха, будучи не свободным в каком-то ином качестве). Также следует иметь в виду, что и «стадность», и «коллективная свобода», в зависимости от характера информационных процессов в них, могут порождать как «лавину бедствий и ошибок», так и некоторое безошибочное функционирование коллектива в целом.
Это означает, что все достижения культуры как духовной, так и материальной, все теоретические знания и практические навыки (теоретически формализованные и неформализованные), освоенные индивидом, — только приданное к его строю психики.
Иными словами, человеческое достоинство выражается не в образовании, знаниях и навыках, а в определённом строе психики. То же касается и обществ: общество людей характеризуется не достижениями его культуры в области науки, техники, магии, а определённой организацией индивидуальной и коллективной психики.
Отсюда, состоявшимися людьми являются те, чей разум в их жизненном развитии опирается на инстинкты и врождённые рефлексы, кто прислушивается к интуитивным прозрениям, различая в интуиции вообще Божье водительство, наваждения сатанизма, проявления активности коллективной психики общества, и своею свободной волей строит своё поведение в ладу с Божьим промыслом, не порождая в обществе коллективную психику типа разрастающаяся лавина ошибок.
Не осознавая всего этого, многие индивиды на протяжении всей своей жизни пребывают при одном каком-то строе их психики, но многие другие на протяжении жизни изменяют строй своей психики необратимо и неоднократно; также многочисленны и те, чей строй психики неоднократно, но обратимо изменяется даже на протяжении одного дня, а не то чтобы в течение их жизни.
Вся эта многовариантность организации психики тех, кому Свыше дано быть людьми в предопределённом Богом смысле этого слова, — объективная данность на каждом этапе исторического развития, которую можно рассмотреть ещё более детально, чем это сделано в настоящей работе.
И именно с позиций признания этой объективной данности можно сказать, что общественный прогресс выражается в вытеснении в обществе одних типов организации психики другими. Соответственно этому человечество может продвигаться:
• в направлении скотства при статистическом преобладании животного строя психики, когда человекообразных цивилизованных обезьян будут пасти биороботы, запрограммированные культурой, при господстве над теми и другими демонических личностей;
• в направлении биороботизации, когда скотство будет беспощадно подавляться, а над массой биороботов будут, как и в первом варианте господствовать демонические личности;
• в направлении человечности, в которой скотство, биороботизация и демонизм будут поставлены в состояние невозможности осуществления.
Мы не можем сказать определённо насколько всё это понимали Эзоп, Лафонтен, Крылов и другие известные баснописцы; можно лишь предположить: подмечая сходственность черт характера отдельных животных и людей, они фиксировали (скорее всего неосознанно) на уровне второго смыслового ряда басни присутствие животного строя психики у человека. И традиционно все культурные (в смысле принадлежности к библейской культуре) люди воспринимали творчество баснописцев, как искреннее стремление искоренить человеческие пороки. Но вряд ли кто из создателей басен и их читателей задумывался над тем, что сами животные непорочны: какими их создал Всевышний, такими и уходят они в мир иной. То есть от рождения и до смерти они — всегда полноценные бараны, быки и волки, поскольку лишены свободы воли и свободы выбора, и нет в том их вины. Другое дело человек: он награждён от Бога разумом, интуицией, свободой воли и чувством меры; но не каждый родившийся человеком состоялся при своей жизни в качестве человека. Так, одни, благодаря воспитанию, уже на стадии детства преодолевают в своём строе психики некоторые черты животных, другие — в пору зрелости, а многие до конца жизни не осознают, что животный строй психики доминирует в их поведении.
Другой, не менее важный вопрос: насколько басни, высмеивающие пороки от природы непорочных животных, действительно могли оказать помощь человеку в преодолении им животного строя психики? Судя по “достижениям культуры” наиболее развитых стран Запада, можно прийти к печальному выводу: животный строй психики по-прежнему доминирует там как в личностном плане, так на уровне коллективного бессознательного. Причина такого положения в том, что всё искусство Запада насквозь пронизано иронией, сатирой , юмором. Возможно поэтому немецкий писатель Томас Манн, один из столпов современной западной культуры, выражался по этому поводу в том смысле, что «мир спасёт ирония».
В действительности же дело обстоит таким образом, что осмеянный порок всего лишь перестаёт быть страшным и не осознаётся в качестве реальной опасности, а значит и в какой-то мере сохраняет свою привлекательность. Достаточно вспомнить с каким упоением Запад смеялся над образами Гитлера и его планами, созданными гением сатиры и юмора первой половины ХХ века Чарли Чаплиным. Этот комик много сделал для подготовки общественности Запада ко второй мировой войне и, видимо, не случайно благодарные режиссёры этого трагического глобального спектакля поставили ему памятник в Швейцарии, на берегу Женевского озера. Придёт время и, вполне вероятно, подобные памятники будут поставлены Райкину, Альтову, Жванецкому и другим гениям сатиры и юмора времён “холодной войны”: они также неплохо поработали “на победу”, о которой до сих пор с упоением говорят заправилы Запада. Наши юмористы своим поведением также демонстрируют окружающим животный строй психики в повседневной жизни, потому что о другом — человечном — не имеют даже представления.
Баснописцам прошлого нельзя всё это ставить в вину, поскольку они жили и творили в пределах толпо-“элитарной” логики социального поведения , которая доминировала в обществе до середины ХХ века.
Чтобы понять, как всё это сказалось на самом процессе творчества, необходимо вспомнить, что басня, как устный вид творчества, появилась в очень далёкие времена, по крайней мере не позднее чем во времена перехода общества от родоплеменного к рабовладельческому строю. Из письменных источников того времени известно, что рабовладельцы считали рабов “говорящими животными”; рабы же, как правило принадлежа к другому роду, то ли следуя традициям “тотемизма”, то ли по-своему защищая своё человеческое достоинство, сочиняли истории, в которых их хозяева-рабовладельцы тоже выступали в качестве животных.
История говорит о том, как Эзоп, собирая на рынке эти шедевры устного творчества, рассказывал их в кругу ближайших друзей своего хозяина-рабовладельца и те с удовольствием их слушали и смеялись, отдавая должное уму и сообразительности Эзопа. Другими словами, хотели этого или нет сочинители басен, их рассказчики и слушатели, но все они в какой-то мере способствовали закреплению в человеке животного строя психики.
Современным юмористам этого делать непозволительно — они живут в период времени, когда в обществе активно формируется иная, альтернативная толпо-“элитарной”, логика социального поведения, проявления которой интуитивно ощущал А.С.Пушкин и существо которой будет раскрыто в данной работе. Очень условно его можно принять за “величайшего баснописца” , но уже нового времени и новой логики социального поведения. Как Эзоп эпохи будущего, Пушкин интуитивно т.е. бессознательно (насилу-то рифмач я безрассудный — “Домик в Коломне”) подмечая сходственные черты характера людей и социальных явлений в их историческом развитии, отражал это сходство в определённой символике в своих произведениях. Поэтому-то, изучая его творчество, мы и имеем возможность понять настоящие и предвидеть будущие социальные явления, благодаря созданной им системе символов. Отсюда загадочность и даже некоторая мистичность многих его бессмертных творений.
Можно сказать, что «Эзоп с его варёным языком» позволял лишь выделить присутствие животного строя психики в поведении человека, но не создавал ориентиров человечного строя психики. И не потому, что не хотел — для этого в толпо-“элитарной” логике социального поведения ещё не было условий. Пушкин, как символический ответ русского народа на петровские реформы, явившись в России за столетие до начала процесса смены логики социального поведения, живым эзоповским языком своей музы формировал в коллективном сознательном и бессознательном ориентиры человечного строя психики.
Человек — существо общественное. Индивидуализм, эгоизм, какими бы философскими построениями, претендующими на то, чтобы слыть “памятниками здравой мысли” они не прикрывались, остаются в человеческой культуре конца ХХ века всего лишь проявлениями животного и демонического строя психики. Пушкин, видимо, имел об этом представление ещё в начале ХIХ века:
«Может ли быть пороком в частном человеке то, что почитается добродетелью в целом народе? Предрассудок сей, утверждённый демократической завистью некоторых философов, служит только к распространению низкого эгоизма» .
Этим кратким замечанием Пушкин предвосхищает всё обилие многословных объяснений официальной пушкинистики причин непонимания Западом как любви России к Пушкину, так и приверженности её народов к духу коллективизма, общинности.
Судя по первым откликам на наши раскодировки пушкинской символики, мы видим, что официальная “пушкинистика”, заражённая духом либерализма (который — всего лишь удобное название эгоизма), абсолютно не приемлет альтернативных точек зрения на понимание творчества Пушкина. При этом все их аргументы сводится к одному: если содержательная сторона пушкинской символики не совпадает с их трактовкой, то значит она вообще не имеет никакого смысла. Другими словами, они готовы до бесконечности обсуждать формы творческого процесса, но не его содержание, особенно если это содержание носит конкретно исторический характер и раскрывает неприемлемые для них жизненные перспективы.. Возможно в этом — проявление их неосознанного “тотемизма”, мешающего им и в конце ХХ столетия понять живой язык русского Эзопа, ключи к тайне которого даны в 22-х октавном предисловии к “Домику в Коломне”.
Язык мой — враг мой: всё ему доступно,
Он обо всём болтать себе привык.
Фригийский раб, на рынке взяв язык,
Сварил его (у господина Копа
Коптят его). Эзоп его потом
Принёс на стол... Опять, зачем Эзопа
Я вплёл, с его варёным языком,
В мои стихи?
(Октавы XXI — XXII)
Назвав язык исторически реального Эзопа «варёным», Пушкин посчитал, что читатель догадается о существовании языка «живого», которому, в отличие от языка мёртвого — варёного, «всё доступно». ХХII октава предисловия поэмы самая трудная и для поэта, и для читателя. Для поэта потому, что в восемь строк необходимо было символически упаковать огромный объём информации исторического и мировоззренческого характера, не опустившись при этом до назидательного тона басенной аллегории. Без системы оглашений и умолчаний сделать это невозможно; более того, необходимо чтобы оглашения и умолчания не подавляли содержательно друг друга. Для читателя вся трудность — в раскрытии содержательной стороны символики на основе оглашений и умолчаний внешне не примечательного сюжета поэмы.
Что вся прочла Европа,
Нет нужды вновь беседовать о том!
Насилу-то, рифмач я безрассудный,
Отделался от сей октавы трудной!
Одним словом «безрассудный» Пушкин даёт понять будущему читателю, как шёл процесс формирования системы символов: на уровне подсознания, но в соответствии с Провидением, то есть в согласии с Божьим Промыслом и в соответствии с мерой понимания «общего хода вещей».
Об опасности узкого профессионализма без понимания «общего хода вещей» за год до появления “Домика в Коломне”, в 1829 году Пушкин предупредил читателя притчей “Сапожник”.
Сапожник
Картину раз высматривал сапожник
И в обуви ошибку указал;
Взяв тотчас кисть, исправился художник.
Вот, подбочась, сапожник продолжал:
“Мне кажется, лицо немного криво...
А эта грудь не слишком ли нага?..”
Тут Апелесс прервал нетерпеливо:
“Суди, дружок, не свыше сапога!”
Есть у меня приятель на примете!
Не ведаю, в каком бы он предмете
Был знатоком, хоть строг он на словах;
Но чёрт его несёт судить о свете:
Попробуй он судить о сапогах!
Интересовали ли Пушкина социальные процессы? Конечно, иначе в двадцать лет не появилась бы поэма “Руслан и Людмила”, в двадцать пять — “Борис Годунов”, а в тридцать — “Скупой рыцарь”. Да и статьи, письма поэта говорят о круге вопросов, которые его интересовали. Могла ли понять проблемы, которые его волновали, современная ему “элита”? Нет, он ушёл из жизни не понятый, даже после того, как Николай I, император дал ему самую высокую оценку — умнейший муж России. Уже тогда общественному мнению навязывался стереотип Пушкина-человека, интересы которого не выходили за рамки интересов людей его круга (вино, карты, женщины) и марающего занятные вирши от скуки и стремления быть оригинальным. Но и сегодня вся официальная пушкинистика бьется в истерике, как только сталкивается с иной точкой зрения, согласно которой Пушкин — глубочайший философ-мыслитель, достигший совершенства не только в искусстве владения словом (этого никто из “пушкинистов” не отрицает), но и в умении доносить до широкого круга читателей сложнейшие вещи мировоззренческого, исторического и социального характера через свою особую систему образов, в основе которой совершенно новый принцип, дающий творческое начало и новой культуре, поднимающей человека с колен: сходственность черт характеров людей, животных, природных явлений с чертами явлений и процессов социальной жизни.
В какой-то мере этой системой символов пользовались в искусстве и до, и после него, поскольку искусство всегда символично. Пушкин не только достиг в ней совершенства, но положил её в основу своего творчества.
На поверхностный взгляд, произведения искусства, имеющие в своей основе иносказание, не всегда выглядят занимательно. Те же, которые привлекают хитросплетениями сюжета, иногда кажутся лишёнными логики и целостности повествования. Но это особый метод отбора читателя, которым пользуется подлинный мастер, знающий не только истинную цену своему творению, но также и цену его “ценителям”. Данный метод основан на представлении о том, что интеллекту свойственно стремление к целостности мировосприятия и объяснению причинно-следственных обусловленностей процессов, с которыми он сталкивается. Но в этом проявляется объективное свойство процессов отображения в целостной вселенной, частью которой и является человек разумный.
В предлагаемой вниманию читателя книге на основе ключей к иносказанию, приведённых выше, представлен один из возможных вариантов раскрытия содержательной стороны сюжетной символики поэмы “Руслан и Людмила”. Продвигаясь вместе с нами от песни к песне, читатель сможет познакомиться со вторым смысловым рядом поэмы, который поможет ему постичь глобальный исторический процесс и место в нём России, как в прошлом, так и в будущем.
6 января 1999 г.
ПОСВЯЩЕHИЕ
Поэт посвящает поэму “Руслан и Людмила” всем народам — “Красавицам”, стремящимся к осознанию своего места в глобальном историческом процессе. Толпа — «собрание людей, живущих по преданию и рассуждающих по авторитету» . Собрание людей, овладевших культурой мышления и фактологией истории, изложенной в хронологической последовательности, перестаёт видеть во “временах минувших — небылицы” и становится Народом. Пушкин показывает этот процесс на примере Руслана и Людмилы и надеется “надеждой сладкой”, что его “труд игривый” поможет другим национальным толпам стать “красавицами” — народами.
Для вас, души моей царицы,
Красавицы, для вас одних
Времён минувших небылицы,
В часы досугов золотых,
Под шепот старины болтливой,
Рукою верной я писал;
Примите ж вы мой труд игривый!
Ничьих не требуя похвал,
Счастлив уж я надеждой сладкой,
Что дева с трепетом любви
Посмотрит, может быть, украдкой
На песни грешные мои.
С точки зрения жречества, к которому несомненно принадлежал Пушкин (в нём по линии отца соединились Знания святорусского, славянского, а по линии матери — древнеегипетского жречества), песни молодого Пушкина (начало XIX века) были действительно греховные, поскольку выходили за рамки «закона времени», содержание которого будет раскрыто ниже. Поэтому раскрывать содержательную сторону песен поэмы до поры, до времени можно было лишь “украдкой”.
ПРОЛОГ
«У лукоморья дуб зелёный...» написан в новом цикле творческой активности поэта, через 8 лет после создания поэмы. В нём ключ к раскодированию изложенной системы образов поэмы, содержательная сторона которых будет раскрыта в процессе изложения.
Дела давно минувших дней,
Преданья старины глубокой.
Этими строками начинается и заканчивается содержание поэмы (начало первой и конец шестой песни). В них поэт заявляет о существовании в России определённой глубины понимания хода глобального исторического процесса, и это выразилось во втором смысловом ряде поэмы. С учётом этой глубины понимания и пойдёт речь о содержательной стороне ключевых событий становления Российской государственности.
ПЕСНЬ ПЕРВАЯ
Свадьба-пир: попытка соединения Внутреннего Предиктора России (Руслана) с народом (Людмилой). Попытка неудачная, так как происходит на уровне понимания толпы.
В толпе могучих сыновей,
С друзьями, в гриднице высокой
Владимир-солнце пировал;
Меньшую дочь он выдавал
За князя храброго Руслана.
Человечество в целом, являясь частью Природы, для более полного освоения своего потенциала должно оставаться в гармонии с Матерью-Природой на всём пути исторического развития. Однако отдельные части целого: расы, народы (этносы, — по-гречески; нации — по латыни), племена, изначально расселившиеся по Земле неравномерно (где-то пусто, а где-то густо), естественно и развивались так же неравномерно. Там, где густо, в силу более высокого уровня социальной напряжённости, — народы с большей скоростью проходят свой путь социального развития в рамках глобального исторического процесса. Вектор целей такой общности ранее других входит в антагонистические противоречия с вектором целей природы и Бога, а самые “передовые” её особи (их ещё называют радикально-либеральными), не способные осознать этих процессов, превозносятся друг перед другом “правами” и в силу этого почему-то считают себя “цивилизованными”. В регионах с более низкой плотностью расселения социальные процессы идут с меньшей скоростью развития. В поэме образ этого объективного явления, присущего российской цивилизации, отмечен особо:
Не скоро ели предки наши,
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
Образ общности людей, живущей продолжительное время в согласии с Матерью-Природой и Богом, и имеющей объективную возможность в наиболее полной мере осваивать генетический потенциал развития Человечества в целом, получил у А.С.Пушкина название Люда Милого. В чём существо этого идеала? — «Меньшитесь друг перед другом», т.е. смиряйтесь, — говорят на Руси (см. словарь В.И.Даля). И это согласуется с Учением о жизни людей на Земле, данным Свыше через Иисуса Христа:
«Вы знаете, что князья народов господствуют над ними и вельможи властвуют ими; но между вами да не будет так; а кто хочет между вами быть большим, да будет вам слугою; а кто хочет между вами быть первым, да будет вам рабом; так как Сын Человеческий не для того пришёл, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления (или спасения?) многих», — Матфей, 20:25 — 28.
Поэтому Людмила названа в поэме не младшей, а меньшой дочерью Владимира . Естественно, “цивилизованные” в силу своего быстрого роста считают Люд Милый не равным себе, т.е. нецивилизованным, хотя слово «цивилизация» — это всего лишь термин, да притом ещё и латинский, т.е. чуждый корневой и понятийной системе родного для нас Русского языка, в силу чего однозначное понимание его исключено. Русскоязычное выражение смысла этого латинского термина состоит в следующем: он указует на явление некой самобытной общности, развивающейся в рамках определённой концепции жизнестроя. При оценке уровня “цивилизованности” следует исходить не из того, как обеспечиваются права “человека”, исторически реально с присущим ему животным или демоническим строем психики, а прежде всего из того, в рамках какой концепции жизнестроя формулируются законы, обеспечивающие права и обязанности всякого индивида стать и быть человеком.
Напомним ещё раз, что под состоявшимися людьми мы понимаем тех, чей разум в их жизненном развитии опирается на инстинкты и врождённые рефлексы, кто прислушивается к интуитивным прозрениям, различая в интуиции вообще Божье водительство, наваждения сатанизма, проявления активности коллективной психики общества, и своею свободной волей строит своё поведение в ладу с Божьим промыслом, не порождая в обществе коллективную психику типа разрастающаяся лавина ошибок.
В первой песне сначала даётся общая характеристика трем соперникам Руслана, которые неспособны осознать прошлое и понять будущее (“Не слышат вещего Бояна”), поскольку эмоции преобладают над разумом (любовь и ненависть рядом):
Не слышат вещего Баяна;
Потупили смущенный взгляд:
То три соперника Руслана;
В душе несчастные таят
Любви и ненависти яд.
Их несчастье — в “элитарных” претензиях на владение и управление русским народом, которые, по мнению Пушкина, неоправданно завышены: ни каждый в отдельности, ни все вместе они не способны нести полную функцию управления на уровне всех приоритетов обобщённых средств управления и вступить в противоборство с Глобальным Предиктором на уровне приоритетов обобщённого оружия:
первого — мировоззренческого (методологического);
второго — хронологического (исторического);
третьего — фактологического (идеологического);
четвёртого — экономического (финансово-кредитная система);
пятого — геноцидного (средства массового поражения живущих и последующих поколений);
шестого — военного (обычное оружие).
Рогдай способен действовать лишь на уровне шестого приоритета:
Один — Рогдай, воитель смелый,
Мечом раздвинувший пределы
Богатых киевских полей.
Фарлаф, представляющий кадровую базу самой древней, самой богатой и самой культурной мафии, в силу беспрекословного подчинения своему генералитету в лице Наины, достиг определённых успехов на уровне пятого, четвёртого и даже третьего приоритетов:
Другой — Фарлаф, крикун надменный,
В пирах никем не побежденный,
Но воин скромный средь мечей.
Алкоголь — оружие пятого приоритета (с помощью которого осуществляется геноцид), отсюда: в пирах никем не побежденный. Наиболее высокий уровень концентрации сокровищ — самый мощный межнациональный, наднациональный (для непонимающих — интернациональный) еврейский капитал — даёт возможность иудейской элите проявлять скромность средь мечей, исходя из принципа: главное — здоровье и деньги, а всё остальное купим, — указание на владение четвёртым приоритетом. В информационной войне, сталкивая народы друг с другом, иудейская мафия использует призывы-лозунги из различных “священных писаний”. Отсюда — “крикун надменный”. Это уже уровень третьего приоритета — идеологический.
Последний, полный страстной думы,
Младой хазарский хан Ратмир:
Все трое бледны и угрюмы,
И пир весёлый им не в пир.
Ратмир, единственный из соперников Руслана, имеет определённую национальную принадлежность (хазарский хан). Хазары, как сообщает “Велесова книга”, были частью славянского этноса. Родовая элита хазар приняла иудаизм и обрекла себя и свой народ на гибель и выпадение из глобального исторического процесса.
Иудаизм претендует на самую большую глубину понимания глобального исторического процесса, на самую полную, целостную космогоническую концепцию и в силу этого — на богоизбранность его приверженцев. Исторический эксперимент с хазарами показал, что эти претензии завышены.
Иудаизм представляет собой наиболее герметичную космогоническую концепцию, закрытую для всех народов (возможно поэтому “АиФ”, № 47, 1991, не упомянули о ней), настолько закрытую, что приверженные ей должны строго формально и бездумно беспрекословно исполнять все её положения, т.е. должны превратиться в биороботов, или, другими словами, перестать быть народом. В целях поддержания герметичности концепции иудаизм запрещает изобразительные искусства, разрешая лишь совершенствование методов кодирования информации, передаваемой из поколения в поколение о некоторых фрагментах самой концепции. Подобная система гибельна для духовной жизни любого народа. Душа народа — в его эпосе, сказаниях, преданиях, лучших образцах изобразительного искусства, скульптуры, архитектуры. Тора и Талмуд в их современном виде не могут претендовать на роль народного эпоса. Это, скорее всего, своеобразное наставление по боевому использованию мафии, созданное её хозяевами для применения её на различных этапах глобального исторического процесса.
В четвёртой и пятой песнях поэмы раскрывается второй смысловой ряд образа Ратмира. Хазарская элита пыталась противопоставить свой народ славянскому этносу и, лишившись поддержки национальной культуры, отражаемой народным эпосом, — предала забвению и собственную историю:
Я всё забыл, товарищ милый,
Всё, даже прелести Людмилы.
Хазары приняли иудаизм в VI — VII веках. Могли принять и христианство; но христианство моложе иудаизма настолько, насколько Ислам моложе христианства. Исторически сложившееся христианство по сути своей — молодые волшебницы Нового завета (ассоциативные параллели: двенадцать дев — двенадцать апостолов); иудаизм — “милая подруга” Ветхого завета. До принятия христианства хазары были сильным, воинственным славянским народом. После предательства вождей, попавших в полную зависимость от иудейских эмиссаров, сей народ канул в Лету, стал безвестным. Обо всём этом, о вине иудаизма перед исчезнувшим из истории народом и ведёт рассказ Ратмир при встрече с Русланом в пятой песне:
Моя подруга мне мила;
Моей счастливой перемены
Она виновницей была;
. . . . . . . . . .
Напрасно счастье мне сулили
Уста волшебниц молодых;
Двенадцать дев меня любили:
Я для неё покинул их;
Оставил терем их весёлый,
В тени хранительных дубров;
Сложил и меч, и шлем тяжёлый,
Забыл и славу, и врагов.
Отшельник мирный и безвестный,
Остался в счастливой глуши.
Иудаизм приняла только элита этой части славянского этноса; народ же, в силу закрытости самой концепции иудаизма, принять его не мог; но, лишившись собственных родовых вождей, получил взамен их иудейских пастухов. Так Ратмир стал рыбаком (указание на иудо-христианскую экспансию), но подруга Ратмира — не “рыбачка-Соня”, а пастушка — безнациональная и безы-мянная:
Пастушка милая внимала
Друзей открытый разговор
И, устремив на хана взор,
И улыбалась, и вздыхала.
Потом дважды (в 1824 и в 1825 году) поэт вернётся к “безымянной” пастушке, когда затронет особую миссию древнеегипетского жречества в глобальном историческом процессе, и тогда пастушка неожиданно обернется “безымянным” пастухом, что в свою очередь приоткроет тайну эпиграфа к “Домику в Коломне” — “Modo vir, modo femina”, что в переводе с латыни означает — “То мужчина, то женщина”:
Последний имени векам не передал,
Никем не знаемый, ничем не знаменитый;
Чуть отроческий пух, темнея, покрывал
Его стыдливые ланиты.
(“Клеопатра”, 1824 год)
Любезный сердцу и очам,
Как вешний цвет едва развитый,
Последний имени векам
Не передал.
(“Египетские ночи”, 1835 год)
Словом «открытый» Пушкин противопоставляет свободный характер общения всех народов особому скрытому, мягкому, “культурному” поведению межнациональной общности мафиозных пастушек, которые “мило внемлют, мягко стелют, но с которыми жёстко спать”. Иногда такой сон прерывается кровавой баней. “Милые пастушки” не обходили своим вниманием “ханов” сталинской (жёны М.И.Калинина, С.М.Кирова, Н.И.Ежова, В.М.Молотова, К.Е.Ворошилова, и многих других были еврейками.) и послесталинской эпохи (Л.И.Брежнева, А.Н.Яковлева Б.Н.Ельцина и др.). Не обходят они вниманием и современных ханов.
Последняя встреча Руслана с Ратмиром происходит после схватки с Черномором. У Руслана ещё много дел в глобальном историческом процессе: не разбужена Людмила; Карла, хоть и без бороды, в котомке, но пока на коне; впереди раскрытие трусливого, предательского удара иудейской элиты — и последний бой с печенегами.
Ратмир же — вне истории. Он остаётся как бы её безмолвным наблюдателем. Любовь пастушки — это лишение и собственного языка, и письменности, и культуры, да и самого народа, который один способен пронести всё это через века в целости и сохранности.
Задумчиво безмолвный хан
Душой вослед ему стремится,
Руслану счастия, побед,
И славы, и любви желает...
И думы гордых, юных лет
Невольной грустью оживляет.
Возможно, что «полный страстной думы, младой хазарский хан Ратмир» мечтал подняться на уровень второго (исторического) или даже первого (методологического) приоритетов, приобщась к герметичной космогонической концепции иудаизма. Но, чтобы овладеть столь высокой мерой понимания, необходимо разобраться с “авторским коллективом” иудаизма. И хотя история сослагательного наклонения и не имеет, но её полезно знать и изучать, чтобы не наступать периодически на грабли, ибо на социальном уровне она всегда справедлива.
“Ты правишь, но и тобою правят”, — говорил историк Плутарх, будучи по совместительству жрецом дельфийского оракула. Значит, суждено было хазарскому народу оставить в истории грустный, но поучительный след. Вина же за это — на “элите”: за её легкомыслие, интеллектуальное иждивенчество и неспособность овладеть Различением расплачивается народ. И не случайно, отправляясь на поиски Людмилы, хазарский хан выглядит самым легкомысленным:
Хазарский хан, в уме своём
Уже Людмилу обнимая,
Едва не пляшет над седлом;
В нём кровь играет молодая,
Огня надежды полон взор;
То скачет он во весь опор,
То дразнит бегуна лихого,
Кружит, подъемлет на дыбы,
Иль дерзко мчит на холмы снова.
В системе образов Пушкина конь — символ толпы, которой ещё только предстоит стать народом. Дразнить, кружить, поднимать на дыбы — вот это по отношению к толпе недопустимо ни в прошлые, ни в наши времена: не ровен час, можно и слететь. Столь подробная разгерметизация образа Ратмира не случайна. Известно, что пушкинисты в трактовке и объяснении его встают в тупик. Это закономерно: наши пушкинисты отличаются трепетным жидовосхищением.
Главное же в содержании первой песни — это история похищения Людмилы «безвестной силой», встреча Руслана с Финном, раскрытие тайного знания о Черноморе, Hаине, о самом Финне и Руслане; предсказание победы Руслану в борьбе с Глобальным Предиктором. Рассказ ведётся от лица Финна:
Узнай, Руслан: твой оскорбитель —
Волшебник страшный Черномор,
Красавиц давний похититель,
Полнощных обладатель гор.
Так Руслан получает первые сведения о существовании некой «безвестной силы» — Чумы всех времён и народов («красавиц давний похититель») — Черноморе. В простонародье Чума называлась всегда “Чёрный мор”.
Как и все другие биологические популяции, Человечество с появлением на планете должно было устойчиво поддерживать своё жизнеобеспечение на всех циклах развития за счёт ресурсов Земли. Существенным отличием человеческого жизнеобеспечения от жизнеобеспечения всех других популяций является его способность производить продукт непосредственного потребления с использованием всех ресурсов планеты. Как известно, развитие производства в глобальном историческом процессе постоянно сопровождалось общественным объединением труда при совершенствовании профессионализма частных исполнителей отдельных операций единого производственного цикла. Последнее явление было неверно названо разделением труда. Общественное объединение труда и его следствие — концентрация производительных сил общества — явление объективное, но концепция управления им — всегда субъективна, поскольку она создаётся и реализуется в истории людьми конкретными, несущими в своей практической деятельности объективную, исторически сложившуюся нравственность. В общественном объединении труда деятельность каждого человека по-своему уникальна, однако, управленческая деятельность отличается по своей значимости от деятельности в сфере производства материального и информационного продукта: чем выше место управленца в иерархии управления производственным циклом (предприятие, отрасль, регион, государство и т.д.), тем более зависимо общество в целом от результатов его управленческой деятельности. Отсюда — особые требования к качеству продукта управленческого труда, которое прежде всего определяется способностью управленца видеть и понимать подлинное место своего узко специализированного знания во всём спектре профессий, влияющих на общий ход вещей.
Библейское изречение: «Многие знания — многие печали», — неполно, и в силу принципа дополнительности (по умолчанию), подразумевает:
Многие знания — многие печали для тех, кто не способен увидеть место узкоспециализированного знания в общем ходе вещей. Но многие знания — многие радости для тех, кто видит и способен понять место узкоспециализированного знания в общем ходе вещей.
Люди, выделившиеся из среды понимающих это, наиболее способные к анализу прошлого и прогнозированию на его основе будущего, были способны реализовать не только сценарии, вероятность которых и так была достаточна велика, но также и сценарии маловероятные. До появления письменности деятельностью такого рода занимались шаманы, волхвы, колдуны. Передавая знания об управлении процессами развития общества в единой системе понятий, не доступной людям с обыденным сознанием, шаманы-знахари в глазах своих соплеменников зачастую выглядели волшебниками. В переводе же на современный язык они просто поддерживали монополию на некое “ноу-хау” — “знаю как”.
С появлением письменности монополия на знание не только не исчезла, но приобрела ещё более изощрённые формы, поскольку появились дополнительные возможности к совершенствованию единой для этой общности системы стереотипов распознавания явлений и образов внутреннего и внешнего мира. Так формировался “герметизм” — герметичные знания, благодаря которым шаманы-знахари, волхвы обрели возможность поддерживать монополию на знание и, как следствие, монопольно высокую цену на продукт управленческого труда. Но именно “герметизм” послужил основной причиной раскола самой древней управленческой элиты. Та часть, которая стремилась использовать новые знания в узко клановых интересах, утратила чувство Меры, вошла в противоречие с Божьим Промыслом, в результате чего потеряла способность к жизнеречению и превратилась в псевдожречество или по-русски в знахарство, занятое социальной магией.
Другая часть в стремлении подняться до уровня глобальной ответственности осознала, что «Бог не есть бог неустройства, но мира. Так бывает во всех церквях у святых». Однако, при попытке передать толпе знания об управлении, представители этой части столкнулись с непреодолимым препятствием: объективной для толпо-“элитарного” общества нравственностью, которая всегда есть следствие соотношения скоростей информационного обновления на генетическом и внегенетическом уровне. А поскольку истинные знания, т.е. знания полезные всему обществу, а не каким-то его отдельным кланам, группировкам, мафиям, даются по нравственности, то возникло понимание неизбежности прихода времени, когда скорости информационного обновления на генетическом и внегенетическом уровне совпадут. Это время должно было знаменовать переход всего общества в качественно новое информационное состояние с новой, отличающейся от толпо-“элитарной”, нравственностью. Естественно, для возомнивших себя “богоизбранными”, это время новой, человечной нравственности из глубины веков выглядело “Апокалипсисом” и две тысячи лет общество им пугали.
И в поэме впервые в истории в образной и хорошо доступной форме (сказочной) даётся противостояние двух частей расколовшегося в своём отношении к Богу и Миру жречества: Черномора и Финна. Об имени “Черномор”, которым Пушкин обозвал псевдожречество или по-русски — «всемирное знахарство» уже сказано выше. Что касается имени “Финн”, то для раскрытия его сущности обратимся к “Мифологическому словарю” 1992 г. издания под редакцией таких авторитетов, как В.М.Макаревич, Е.М.Штаерман, Б.Л.Рифтин:
«“Финн” (от ирландского “тайное знание”), в ирландской мифо-эпической традиции герой; мудрец и провидец».
Содержательная же сторона процесса противостояния расколовшегося в себе, благодаря герметизму, жречества сводилась к тому, что каждая группа, поднявшаяся в своём понимании на достаточно высокий уровень, анализируя прошлое, предсказывала (отсюда Предиктор — Предсказатель) будущее и, с учётом выявленных между прогнозом и объективной реальностью ошибок корректировала свою деятельность, выбирая из всех возможных, предлагаемых обществом концепций, ту, которая могла обеспечить наибольшую устойчивость развития на как можно более продолжительный период времени.
Глобальный исторический процесс на нашей планете единый, но скорости общественного развития в нём разных народов — разные. Шаманы, волхвы, колдуны, становившиеся впоследствии жрецами или знахарями, у каждого народа были свои. Каждое национальное жречество в меру своего понимания занималось концептуальной деятельностью прежде всего в интересах своего клана (монополия на знание обеспечивала им и монопольно высокую цену на продукт управленческого труда), а уже потом — по остаточному принципу — в интересах всей национальной общности. Так формировались региональные концептуальные центры, которые объективно были обречены на сотрудничество в рамках глобального исторического процесса. При этом каждый из них в меру своего понимания общего хода вещей работал на себя и ту национальную общность, которую он представлял, а в меру непонимания — на тот национальный концептуальный центр, который понимал больше. Так, какой-то понимающий больше всех национальный Предиктор, в стремлении расширить сферу влияния за границы своей национальной общности, неизбежно должен был принять на себя статус наднационального центра управления и объективно становился пожирателем народов («красавиц давний похититель»). Где же мог возникнуть такой концептуальный центр? Там, где плотность расселения и уровень социальной напряжённости для того времени были самые высокие: долины рек Нила, Тигра и Евфрата , то есть древние Египет и Вавилон.
Древний Египет, в котором высшее управление осуществлялось двумя группами посвящённых, 22 мя иерофантами (иерофанты в переводе с греческого — предсказатели будущего). Они использовали культовые сооружения (пирамиды), были носителями “герметизма” — таимых знаний о методах управления — и оставили в своей письменной истории наиболее явные следы раскола и жёсткого мировоззренческого противостояния жречества и псевдожречества во времена религиозной реформы фараона Эхнатона.
«Вовсе не случаен тот факт, что идея мирового бога возникла в Египте в то время, когда он получал дань со всего известного в то время мира. Также и власть самого фараона оказывала, без сомнения, могущественное влияние на египетских теологов эпохи. В дни мифотворчества на богов смотрели, как на фараонов, правивших Нильской долиной, ибо слагатели мифов процветали при царях, правивших ею. Теперь, живя при фараонах, управлявших мировой Империей, жрец имел перед глазами в ощутимой форме идею мирового владычества и мировую концепцию, предварявшие идею мирового бога.»
В этом фрагменте (т. 2, с. 39) “Истории Египта” Д.Г.Брэстеда, наиболее авторитетного египтолога ХIХ в., в переводе с английского В.Викентьева приоткрывается и содержательная сторона раскола, происшедшего более трёх тысяч лет назад между жречеством Амона-Ра и Атона.
«Под именем Атона Аменхотеп IV (Эхнатон) ввёл почитание высшего бога и не сделал при этом никакой попытки установить тождество своего нового божества с древним солнечным богом Ра. ...Молодой царь немедленно принял сан верховного жреца нового бога, с тем же титулом “Великого Ясновидца”, который носил и верховный жрец Ра в Гелиополе. Но, как бы ни представлялось очевидным гелиопольское происхождение новой государственной религии, последняя не являлась простым солнцепочитанием: имя “Атон” употреблялось вместо древнего слова “бог” (нутер), и новый бог ясно отличался от материального солнца. К древнему имени бога-солнца была присоединена пояснительная фраза: “согласно его имени — жар, пребывающий в солнце”, и его же называли “Владыкой солнца (Атона)”. Следовательно, царь обожествил жар, который он находил во всех проявлениях жизни. Этот жар играет в новой вере столь же важную роль, как и в ранних космогониях греков. ...Царю, несомненно, оставались абсолютно неведомы физико-химические аспекты его теории, также как и ранним грекам, оперировавшим с подобным же понятием; тем не менее, основная мысль поразительно верна и, как мы увидим, на редкость плодотворна. Внешний символ нового бога стал в резкое противоречие с традицией, но он был доступен пониманию многих народов, составлявших империю, и его мог уразуметь при первом же взгляде всякий вдумчивый чужеземец, чего нельзя сказать о других традиционных символах египетской религии» (там же с. 40 — 41).
Д.Г.Брэстед также сообщает, что «изо всех документов, сохранившегося от эпохи этого единственного в своём роде переворота, гимны Эхнатона являются наиболее интересными; по ним мы можем составить представление о поучениях, над распространением которых так потрудился молодой мыслитель-фараон».
При этом автор “Истории Египта” отмечает удивительное сходство содержания одного из гимнов Атону со сто третьим псалмом Давида Библии (там же с. 51 — 52). К сожалению, Брэстед ничего не говорит о более замечательном сходстве и по ритмике текста, и по содержанию между гимнами Атону и другим документом, появившемся две тысячи лет спустя после убийства жречеством Амона-Ра Эхнатона.
Речь идёт о Коране, согласно которому пророк Мухаммад (историческая личность, жившая в VII в. н. э.) подтверждает версию о расколе в кланах древнеегипетского жречества и отрицает версию Библии о её ключевой фигуре — Моисее.
В контексте Корана, (40:24 — 29) Моисей — один из пророков Ислама (арабское слово, означающее в переводе на русский — царство Божие на Земле и на небе) — воспринимается некоторыми приближенными фараона в качестве наследника Иосифа сына Иакова в продолжении некоего дела (Коран, 40:36), о существе которого авторы Библии умалчивают, подменяя его другим делом.
В контексте же библейской книги “Исход” Бог начал через Моисея сионо-интернацистскую агрессию против египетского государства того времени, отказав Египту в свободе воли и Сам возбуждая ненависть к Себе и богоборчество в его правящей верхушке.
Коран же сообщает, что миссия Моисея началась с предложения ему Свыше:
«Иди к Фараону, он ведь уклонился (по контексту: от водительства Божиего) и скажи ему: “Не следует ли тебе очиститься? И Я поведу тебя к твоему Господу, и ты будешь богобоязнен”» (Коран, 79:17 — 19).
Среди обвинений в адрес крайне буйствующего фараона: обвинение в порабощении людей, относимое к сынам Израиля, которые до этого порабощения были свободны от нацистских бредней о своём расовом превосходстве и господстве над народами Земли, как и все самобытные народы. И в напутствие Моисею и Аарону было сказано:
«Идите к фараону, ведь он возмутился, и скажите ему слово мягкое, может быть он образумится или убоится». — Коран, 20:45 — 46.
После того, как Моисей и Аарон исполнили им предложенное, по кораническим сообщениям, в иерархии посвящённых Египта произошёл открытый раскол: часть магов-волхвов открыто признала перед остальной иерархией Моисея истинным Посланником Божьим (7:118, 20:73, 26:46 и др.); фараон же вознамерился убить Моисея (40:27), казнить открыто принявших сторону Моисея (7:121, 20:74, 26:49) и заявил, что он, фараон, сам лично — бог (26:28), не знающий других богов кроме себя (28:38), и “господь высочайший” (79:24) для всех в Египте.
Жречество раскололось и раскол носил прежде всего мировоззренческий характер, что не могло не найти своего отражения в глобальной долговременной концепции управления. Но поскольку одна сторона хотела сохранить за собой монополию на дилерство и торговлю благодатью, а другая, признав Моисея пророком, считала своей обязанностью учить вере Богу и прямому обращению к Нему без посредников (Завет по отношению к обладателям писания в Коране — разъяснять его людям, а не посредничать между ними и Богом), то функция посредника между Богом и людьми отныне должна была перейти (внешне, по крайней мере) какой-то новой периферии, которая и должна была стать первой жертвой Черномора. Борьба за безраздельное обладание этой периферией между жречеством Атона и Амона-Ра, по-видимому, и развернулась в “синайском турпоходе”.
Для обыденного сознания Моисей — ключевая фигура “турпохода”, в условиях которого формировалась новая периферия. Но это только одна часть правды. В “Песне пятой” мы рассмотрим её другую часть, а пока постараемся понять, как реализовывался метод “культурного сотрудничества” между дикими безграмотными кочевниками (древнее название — хабиру; современное — евреи), жившими в ладу с природой, и древнеегипетским жречеством, имевшим к тому времени, как минимум, 2500 лет письменной истории. Объективный анализ этого процесса показывает, что библейское мировоззрение и технологии манипулирования обществами и государствами не могли родиться в первобытнообщинной, тем более кочевой клановой культуре, развивающейся естественным образом от первобытности к оседлой цивилизации. Как показывает история, противоборство «кочевники сами по себе против оседлого населения государств» — это не более чем набеги, а не манипулирование развитием культуры в преемственности многих поколений.
Исторически реальное еврейство — единственный факт во всей глобальной истории, нарушающий эту общеисторическую закономерность. Для “получения” еврейства в его исторически реальном виде было необходимо извне привнести некую информацию в жизнь первобытного кланового общества, живущего в устойчивых отношениях со средой обитания, когда день сегодняшний неотличим от дней, прошедших столетия тому назад, если не взирать на положение звезд. Эту информацию необходимо было закрепить в этом обществе всеми осуществимыми способами: хромосомная генетика, культура “материальная” (овеществленная) и культура “духовная” (биополя и эгрегоры).
Так те, кого потом стали называть евреями, в результате “культурного сотрудничества” с древнеегипетским знахарством оказались обречёнными на “богоизбранность”. Они же стали и первой жертвой, первой “красавицей”, которую похитил Черномор, получивший после этого титул надиудейского Глобального Предиктора. То, что в роли первой “красавицы” оказались именно кочевники племени “хабиру” — случайность, но то, что проделало с ними в синайской пустыне египетское знахарство, настаивавшее на узурпации функции посредничества и торговли благодатью, — закономерность. То же самое могло проделать вавилонское, шумерское, ассирийское, хеттское или какое-то другое знахарство, но в реальном историческом процессе проделало египетское. Просто оно проделало это раньше других, поскольку имело самый быстрый (или, как показал Пушкин, “самый глупый”) рост. Поэтому-то глобальный надиудейский Предиктор и предстаёт в поэме в виде карлы.
Сам карла беспомощен, но обладает отдельными атрибутами силы, власти и могущества (длинная борода, бесконечные усы, шапка-невидимка), имеющими непосредственное отношение к первой жертве Черномора.
Процесс глобальной экспансии толпо-“элитарной” концепции концентрации производительных сил, реализуемый методом “культурного сотрудничества”, на определённом этапе его развития потребовал от Глобального Предиктора пожертвовать и “красавицей” его породившей. Поскольку со временем таких “красавиц” становилось всё больше, а процесс управления ими усложнялся, то возникла опасность определения национальной принадлежности самого Черномора. Какое-то время он мигрировал в поисках надёжной и достаточно скрытной (безнациональной) обители, пока не стал обладателем (не без помощи бороды — кредитно-финансовой системе, основанной на ростовщичестве) страны “полнощных гор” — Швейцарии.
Ещё ничей в его обитель
Не проникал доныне взор.
Далее предсказание Пушкина — о неизбежности становления (не без помощи национального жречества, ушедшего в подполье) внутренней концептуальной власти в России — Руслана. Никто до него не имел представления ни о самом Глобальном Предикторе, ни о его обители. Разогнать густую тьму непонимания, нагнетаемую Черномором тысячелетиями, осознать механизм “злых козней”, проникнуть в кухню злодея и освободить Люд Милый под силу лишь тому, кто овладеет мерой понимания закономерностей развития глобального исторического процесса, большей, чем у Черномора, глубины.
Но ты, злых козней истребитель,
В неё ты вступишь, и злодей
Погибнет от руки твоей.
Святорусское жречество от лица Финна передаёт знания Руслану, после чего Внутренний Предиктор России должен развивать их сам, обретая концептуальную самостоятельность.
Тебе сказать не должен боле:
Судьба твоих грядущих дней,
Мой сын, в твоей отныне воле.
Словами Финна «мой сын» Пушкин обращает внимание читателя на преемственность излагаемых знаний при смене поколений. Но в то же время он предупреждает, что будущее созидается активным трудом не столько «ясновидящих», сколько «яснопони¬мающих». Если следовать «законам времени» Пушкина, то встреча Руслана со старцем — время появления в самиздате таких работ, как “Разгерметизация”, “Мёртвая вода” , — конец ХХ века.
Добро пожаловать, мой сын! —
Сказал с улыбкой он Руслану. —
Уж двадцать лет я здесь один
Во мраке старой жизни вяну;
Но наконец дождался дня,
Давно предвиденного мною.
Чтобы дать представление читателю о некоторых закономерностях бытия в глобальном историческом процессе, Пушкин вынужден был вписать весь наиболее достоверный, письменный период истории человечества в период средней продолжительности жизни человека. Отсюда масштаб времени: один год — сто лет — своеобразный метод кодирования эталона времени.
Толпо-“элитаризм” устойчив, пока периодичность обновления прикладной фактологии охватывает жизнь многих поколений. Когда жизнь одного поколения охватывает несколько смен прикладной фактологии, толпо-“элитаризм” может поддерживаться только искусственно, в том числе путём массового применения средств воздействия на психику большинства населения, т.е. БИОРОБОТИЗАЦИЕЙ не-“элиты” и “элиты” (алкоголь, табак, все виды наркотиков вплоть до музыкальных и электронных, экстрасенсы, античеловеческие извращения науки, психотронное оружие и т.п.). Обновление информационного состояния популяции на уровне социальной организации несколько раз за время жизни одного поколения создаёт высокую статистическую предопределённость (по сравнению с предшествовавшими периодами глобального исторического процесса), что не отдельные люди, а целые социальные слои обратят на уровне сознания внимание на процессы общественного развития, а не на застывшую социальную данность их времени, как это было во времена, когда периодичность обновления прикладной фактологии охватывала жизнь нескольких поколений. Неустойчивость толпо-“элитаризма” в этих условиях усугубляется ещё и тем обстоятельством, что управление толпо-“элитарной” социальной системой требует промывания моз¬гов одному и тому же поколению за время его жизни, что также заставляет задуматься о причинах этого промывания мозгов не одиночек, а социальные слои (см. поясняющие рисунки 1 и 2, добавленные в редакцию 1999 г.).
* * *
РИС. 1. ХАРАКТЕР УБЫЛИ ЭЛЕМЕНТОВ ИЗ
ПЕРВОНАЧАЛЬНОГО СОСТАВА МНОЖЕСТВА С ТЕЧЕНИЕМ ВРЕМЕНИ
На рис. 1 показан характер убыли с течением времени элементов из первоначального состава некоторого множества. Предполагается, что в начальный момент времени множество определенó по персональному составу элементов и его численность составляет 100 % . Далее под воздействием внешних и внутренних обстоятельств элементы множества исчерпывают свой ресурс и гибнут. Если в популяции живых организмов выявить её персональный состав, а потом следить, как выявленные в начале особи исчезают из популяции, то получится примерно такой же по характеру график, как показан на рис. 2, но с количественно определённым масштабом по осям времени и численности. Процесс, показанный на рис. 2, не означает, что с его завершением популяция исчезнет. Хотя такое и возможно в принципе, но в подавляющем большинстве случаев обновляется персональный состав членов популяции (элементов множества). То есть с исчезновением одного множества, выявленного по персональному составу в начальный момент времени, можно выявить новое множество, характеризующееся своим персональным составом. Об исчезновении выявленного по персональному составу множества можно говорить и в статистическом смысле: т.е. можно считать, что исчезновение множества произошло, если исчез какой-то определённый и постоянный (как правило, для всех рассматриваемых множеств) процент из первоначальных 100 % , например 80 % , или 95 % , как на рис. 1.
Обратимся к рис. 2.
РИС. 2. ИЗМЕНЕНИЕ СООТНОШЕНИЯ ЭТАЛОННЫХ ЧАСТОТ
БИОЛОГИЧЕСКОГО И СОЦИАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ.
В верхней части рис. 2 условно показана общая продолжительность глобального исторического процесса (шкала времени — условная, неравномерная). Ниже размещены две оси времени. На них изображены два процесса. На верхней временной оси — процесс преемственной смены поколений людей. На нижней временной оси — процесс обновления технологий и прикладных жизненных навыков.
Чисто формально по алгоритмам построения каждый из процессов, изображённых на верхней и нижней временных осях рис. 2, идентичны как процессу, изображённому на рис. 2, так и между собой. При этом предполагается, что в каждый момент исторического про¬цесса можно выявить по персональному составу поколение людей. Оно будет обладать в этот момент 100-процентной численностью, которая будет сокращаться вплоть до полного исчезновения поколения. Но поскольку рождаются новые люди, которые не входят в первоначально избранное множество, то в тот момент исторического процесса, когда исчезнет ранее выявленное поколение, можно выявить очередное поколение, также обладающее в этот момент 100 процентной численностью.
Аналогично предполагается — и это предположение не противоречит возможностям археологии, — что в начальный период становления цивилизации выявлено некоторое вполне определённое множество тех¬но¬логий и жизненных навыков. Далее по мере исторического развития технологии и жизненные навыки, принадлежащие этому множеству, постепенно выходят из употребления. К тому моменту исторического времени, когда исчезнет начальное множество технологий и жизненных навыков, можно будет выявить какое-то иное множество технологий и жизненных навыков. Возможно, что под влиянием научно-технического прогресса оно будет более многочисленным, чем ему предшествующие, тем не менее численность выявленных новых технологий также можно считать равной 100 %, чтобы упростить построение графика.
Момент исчезновения как для поколений людей, так и для поколений технологий и жизненных навыков, как было отмечено при обсуждении рис. 2, можно понимать и в статистическом смысле: поскольку полное исчезновение, фиксируемое по исчезновению последнего из объектов множества, может оказаться далеко выпадающим из всей остальной статистики и не характерным для неё, то можно считать, что исчезновение множества произошло, если исчез какой-то определённый и постоянный процент из первоначальных 100 %, например, 80 % первоначально выявленных технологий. Также можно подходить и к процессу обновления поколений людей: т.е. не дожидаясь ухода из жизни последнего долгожителя, можно считать, что, если ушло из жизни 80 % некогда выявленного персонального состава населения, то поколение заместилось новым.
Соответственно, при полной формальной идентичности построения, содержательное отличие друг от друга верхнего и нижнего графиков в верхней части рис. 2 состоит в разном характере соизмеримости с астрономическим эталоном времени (год: полный цикл смены сезонов при обращении Земли вокруг Солнца) процесса смены поколений людей и процесса смены поколений технологий и жизненных навыков.
Продолжительность жизни поколения Тб обусловлена генетически и на протяжении истории она изменялась в ограниченных пределах (Тб средн = в пределах столетия ± десятки лет). Хотя средняя продолжительность жизни людей и росла на протяжении памятной истории нынешней цивилизации, однако она не выросла многократно. Вследствие этого её можно считать приблизительно неизменной по отношению к эталону астрономического времени. Этот процесс смены преемственных поколений можно избрать в качестве эталонного процесса биологического времени, что и показано на верхней оси времени рис. 2 слева от разрыва горизонтальных осей графиков, отделяющих глубокую древность от нашей эпохи — исторического времени жизни современных и лично памятных прошлых поколений, к которым принадлежали отцы и деды ныне живущих.
Процесс обновления технологий и жизненных навыков, показанный на нижней оси времени в верхней части рис. 2 как последовательность убывающих множеств, также может быть взят в качестве эталонного процесса времени. Но, в отличие от верхнего графика, продолжительность жизни поколений технологий и жизненных навыков на протяжении всей истории не является неизменной, даже приближенно, поскольку в результате ускорения периодичности обновления технологий и увеличения общего количества информации в культуре общества изменилось качество биологически-социальной системы в целом. Это видно на следующем графике, помещённом в нижней части рис. 2. Там размещена ещё одна координатная система с осью времени, в которой показано изменение в течение исторического времени мерных характеристик про¬цессов смены поколений и обновления технологий и прикладных жизненных навыков.
Графики процессов на верхней и нижней временных осях можно соотнести друг с другом, что и сделано на рис. 2. В левой его части на период времени исчезновения начального множества технологий приходится много смен поколений. В правой его части для наглядности изображения изменён масштаб вдоль оси времени (это видно по полосе, изображающей течение глобального исторического процесса). Вследствие этого длительность жизни поколения в ХХ веке выглядит многократно более продолжительной чем в левой половине рисунка, относящейся к эпохе становления первых региональных цивилизаций. Но эта условность позволила более зримо изобразить на нижней оси времени процесс многократного обновления технологий и прикладных жизненных навыков в течение жизни одного поколения, а также и общий рост количества информации в культуре общества (в этой части рисунка нарушено равенства масштаба и по вертикальной оси, вследствие чего начальные 100 % последующих множеств технологий и жизненных навыков зримо выше, чем им предшествующие).
Характер отношения частот верхнего и нижнего процессов на рис. 2, имевший место в левой его части, изменился на качественно противоположный. Математически это выражается так: на заре нынешней цивилизации было fб >> fс ; в ходе её развития стало fс > fб ; а графически это показано в нижней части рис. 2.
Выявленные частоты fс и fб — это меры скорости обновления информационного состояния общества (как иерархически организованной системы) на социальном и биологическом уровнях в его организации. На графике (приблизительно) неизменная Uг характеризует скорость обновления генетической (индекс «г») информации в популяции; возрастающая на протяжении всей истории Uс характеризует скорость обновления культуры, как информации не передаваемой генетически от поколения к поколению.
Как видно из жизни, из математики и из графика, произошло изменение соотношения эталонных частот биологического и социального времени.
Объективное явление, которое названо здесь изменение соотношения эталонных частот биологического и социального времени — собственная характеристика глобальной биологически-социальной системы, от которой никуда не деться. Это информационный процесс, протекающий в иерархически организованной системе. Из теории колебаний, теории управления известно, что, если в иерархически организованной многоуровневой (многокачественной) системе происходит изменение частотных характеристик процессов, являющих каждое из множества свойственных ей качеств, то система переходит в иной режим своего поведения. Это общее свойство иерархически организованных систем, обладающих множеством разнообразных качеств, к классу которых принадлежат как человеческое общество в целом, так и иерархически организованная психика каждого из людей.
Это общее свойство многопараметрических и иерархически организованных информационных систем. Оно по отношению к жизни общества предопределяет качественные изменения в организации психики множества людей, в нравственно-этической обоснованности и целеустремлённости их деятельности, в избрании ими средств достижения целей; предопределяет качественные изменения того, что можно назвать логикой социального поведения: это — массовая статистика психической деятельности личностей, выражающаяся в реальных фактах жизни.
Мы живём в исторический период, когда изменение соотношения эталонных частот биологического и социального времени уже произошло, но становление новой логики социального поведения как статистически преобладающей и определяющей жизнь всего общества ещё не завершилось. Но общественное управление на основе прежней логики социального поведения, обусловленной прежней статистикой личностной психики множества людей, уже теряет устойчивость, т.е. власть, и порождает многие беды и угрозы жизни.
Формирование логики социального поведения, отвечающей новому соотношению эталонных частот, протекает в наше время и каждый из нас в нём участвует и сознательно целеустремлённо, и бессознательно на основе усвоенных в прошлом автоматизмов поведения. Но каждый по своему произволу, обусловленному его нравственностью, имеет возможность осознанно отвечая за последствия, избрать для себя тот или иной стиль жизни, а по существу — избрать личностную культуру психической деятельности.
Те, кто следует прежней логике социального поведения: вверх по ступеням внутрисоциальной пирамиды или удержать завоёванные высоты, всё более часто будут сталкиваться с разочарованием, поскольку на момент достижения цели, или освоения средств к её достижению, общественная значимость цели исчезнет, или изменятся личные оценки её значимости. Произойдёт это вследствие ускоренного обновления культуры. Это предопределяет необходимость селекции целей по их устойчивости во времени, и наивысшей значимостью станут обладать “вечные ценности”, освоение которых сохраняет свою значимость вне зависимости от изменения техносферы и достижений науки.
Быть человеком в ладу с Богом и биосферой, предопределённо становится при новом соотношении эталонных частот биологического и социального времени — непреходящей и самодостаточной целью для каждого здравого нравственно и интеллектуально, и этой цели будет переподчинена вся социальная организация жизни и власти. Все, кто останется рабом житейской суеты обречены на отторжение биосферой Земли.
Все элементы человечества как системы в биосфере Земли, которые не способны своевременно отреагировать на изменение соотношения эталонных частот биологического и социального времени, обречены на отторжение биосферой Земли, переходящей в иной режим своего бытия под воздействием человеческой деятельности последних нескольких тысячелетий. И от биосферы Земли не защитит ни герметичный бункер с протезом Среды обитания, ни медицина...
* * *
Финн обладал знанием «закона времени» и поэтому предвидел, что в ХХ веке произойдёт смена соотношения эталонных частот биологического и социального времени в глобальном историческом процессе. Эта смена станет решающим фактором качественных изменений в информационном состоянии общества ХХ века, то есть изменится связь времен. Из рис. 2, где схематично представлен «закон времени», видно, что до смены связи времён в обществе доминировала толпо-”элитарная” логика поведения, в основе которой — библейская концепция управления. После того, как «распалась (прежняя) связь времен» (“Гамлет”, Шекспир) и произошла смена эталонных частот биологического и социального времени, в обществе пошёл процесс формирования иной, отличной от библейской, логики поведения и иной нравственности.
Причина неспособности Черномора понять объективный характер этих изменений — в ограниченности его “науки”, не вмещающей представления о “законе времени».
Он звёзды сводит с небосклона,
Он свистнет — задрожит луна;
Но против времени закона
Его наука не сильна.
Старец раскрывает глаза Руслану («светлеет мир его очам») и объясняет, что «любовь седого колдуна» не может изменить духовный мир русского народа. Черномор на основе библейской концепции управления не в состоянии осчастливить “пленных красавиц”, то есть ему не под силу превратить «царство зверя» в «царство человека». В этом смысле он сам — заложник ограниченной по своим возможностям концепции управления.
Ревнивый, трепетный хранитель
Замкóв безжалостных дверей,
Он только немощный мучитель
Прелестной пленницы своей.
Вокруг неё он молча бродит,
Клянёт жестокий жребий свой...
Молча бродит потому, что ничего прямо и открыто сказать не может, поскольку его концепция герметичная, то есть закодированная в библейских притчах, иносказаниях. Она определяет логику социального поведения на всех ступенях толпо-“элитарной” пирамиды, в которой каждый в меру своего понимания работает на себя, а в меру своего непонимания — на тех, кто понимает больше.
Встреча Руслана с Финном происходит как бы случайно, благодаря коню, но... только после того, как Руслан:
На брови медный шлем надвинув,
Из мощных рук узду покинув,
Ты шагом едешь меж полей,
И медленно в душе твоей
Надежда гибнет, гаснет вера...
Всё это очень похоже на состояние умов в нашем обществе перед началом перестройки, когда и надежда гибла, и гасла вера; после чего наступил период утраты управления в государстве. При взгляде на происходящее извне — всё так, но в глубинах народного сознания уже шла напряжённая работа по осмыслению происходящего и выработке новых подходов к новым явлениям динамично меняющегося мира. Общество словно проснулось от долгой спячки и в нём возникло желание “сердце освежить беседою святою”. “Болезнь души, тоска жизни” — следствие непонимания подлинных причин происходящего в истории собственного народа, что неизбежно порождает потребность в полноте знаний.
Не спится что-то, мой отец!
Что делать: болен я душою,
И сон не в сон, как тошно жить.
Позволь мне сердце освежить
Твоей беседою святою.
Прости мне дерзостный вопрос.
Откройся: кто ты, благодатный,
Судьбы наперсник непонятный?
В пустыню кто тебя занёс?
История, приведённая в начале рассказа Финна, — типична для жизни любого кочевого племени, живущего в устойчивых отношениях со средой обитания, когда один день неотличим от дней минувших столетий.
Природный финн,
В долинах, нам одним известных,
Гоняя стадо сел окрестных,
В беспечной юности я знал
Одни дремучие дубравы,
Ручьи, пещеры наших скал
Да дикой бедности забавы.
Своим печальным рассказом Финн, на примере истории своих взаимоотношений с Наиной, раскрывает Руслану секрет Черномора, лежащий в основе его метода “культурного сотрудничества”. Сначала из среды народа, в силу некоторых особых природных задатков (ум, наблюдательность, сообразительность, целеустремлённость) выделяются люди, получивших впоследствии название шаманов, волхвов, знахарей, жрецов. Затем появляется “культурный агрессор” — эмиссар Черномора, который в поэме проходит под именем Hаины. Поначалу агрессор живёт уединенно, как бы за чертой оседлости, «близ селенья» основного народа. В современной терминологии это — “агенты влияния”.
Первыми покупаются и продаются управленцы, пастухи народного стада. Они начинают страдать трепетным жидовосхищением, а через предмет своего обожания вступают в сотрудничество с Глобальным надиудейским Предиктором. С этого момента им чужды заботы своего народа, а свет в их очах зажигается только при слове “заграница”. В системе образов Пушкина это выглядит так:
Но жить в отрадной тишине
Дано не долго было мне.
Тогда близ нашего селенья,
Как милый цвет уединенья,
Жила Hаина. Меж подруг
Она гремела красотою.
. . . . . . . . . . .
Умчалась года половина;
Я с трепетом открылся ей,
Сказал: люблю тебя, Hаина.
Настоящая красота греметь не может. Гремит камуфляж, театральная декорация. Наина была всего лишь инструментом Черномора и потому не могла ответить взаимностью Финну. Другими словами, она была биороботом-оборотнем, неким Фантомасом в красивой упаковке. Поэтому в поэме она принимает то образ змея, то кошки.
Но робкой горести моей
Hаина с гордостью внимала,
Лишь прелести свои любя,
И равнодушно отвечала:
“Пастух, я не люблю тебя!”
Так Финн становится послушной игрушкой в руках Черномора и потому «весело и грозно бьется», возглавляя толпу бесстрашных земляков только затем, чтобы:
К ногам красавицы надменной
Принёс я меч окровавленный,
Кораллы, злато и жемчуг.
Результат прежний:
Герой, я не люблю тебя!
Только после этого Финн берётся за ум, желая постичь «предметы мудрости высокой», то есть вооружиться знаниями, необходимыми в противоборстве с Черномором, о котором он пока ещё ничего не знает.
Невольно пришлось вспомнить и о Родине. Одновременно Руслану даётся представление о преемственности управленческого знания, обладающего некими национальными особенностями.
Но слушай: в родине моей
Между пустынных рыбарей
Наука дивная таится
По расчётам астрологов, последние 2500 лет Земля проходила созвездие Рыбы. Рыба — символ иудо-христианства. В начале третьего тысячелетия Земля, по данным астрологов, войдёт в созвездие Водолея, и наступит новая эра... Дивная наука новой эры сохранялась и в иудо-христианской среде, то есть таилась «между пустынных рыбарей». Это — о её пребывании информационном. О местопребывании материальном и реальных носителях новой науки Финн говорит особо:
Под кровом вечной тишины,
Среди лесов, в глуши далёкой
Живут седые колдуны.
Чем же они занимаются?
К предметам мудрости высокой
Все мысли их устремлены.
А каковы их отношения со всем, что есть в окружающем мире? Как прошлое и будущее развивающегося мира относятся к их мыследеятельности?
Всё слышит голос их ужасный,
Что было и что будет вновь,
И грозной воле их подвластны
И гроб, и самая любовь.
В первой строчке виден приём, используемый Пушкиным для передачи читателю особенно важной мысли, как, например, в стихотворении “Герой”:
Тьмы низких истин мне дороже
Нас возвышающий обман.
Нарушая привычный порядок слов, он как бы задерживает мысль читателя в нужном автору месте и заставляет его соображать. Обыденному сознанию более понятна была бы такая форма выражения мысли, изложенной в двух строках: “Всё, что есть в прошлом и будущем окружающего мира, слушается ужасного голоса колдунов”.
К сожалению, поначалу стремление Финна к жреческим знаниям диктовалось личным своекорыстием, подогретым трепетным жидовосхищением:
И я, любви искатель жадный,
Решился в грусти безотрадной
Hаину чарами привлечь
И в гордом сердце девы хладной
Любовь волшебствами зажечь.
Прошло сорок лет и вот:
Настал давно желанный миг,
И тайну страшную природы
Я светлой мыслию постиг...
В процессе постижения «страшной тайны природы» Финну суждено было узнать и о месте Человека в Природе. Светлая мысль не может мириться с чёрными помыслами, и потому стремление Финна воспользоваться знаниями в своекорыстных целях неизбежно приводит его к страшному открытию: Hаина — не Человек. И вот перед Финном, бывшим родовым шаманом (пастухом местного стада), овладевшим знанием национального (этнического) жречества, встаёт роковой вопрос: “Кто же он сам?” Этот вопрос мастерски разрешается сравнительным описанием сцен похищения Людмилы Черномором и мнимой победой Финна над Наиной.
Пушкин о появлении Черномора:
Гром грянул, свет блеснул в тумане,
Лампада гаснет, дым бежит,
Кругом всё смерклось, всё дрожит...
Финн о своих “достижениях”:
Зову духов — и в тьме лесной
Стрела промчалась громовая,
Волшебный вихорь поднял вой,
Земля вздрогнула под ногой...
Хорошо видно, что внешние атрибуты «безвестной силы» в обеих сценах совпадают. Но интереснее другое: в первом издании “Руслана и Людмилы” 1820 г. в рассказе Финна эти строки выглядели иначе:
Финн:
Зову духов — и, виноват!
Безумный, дерзостный губитель,
Достойный Черномора брат,
Я стал Hаины похититель.
Другими словами, в первом варианте поэмы происходит открытая самоидентификация Финна, поднявшегося в своём овладении страшными тайнами природы до уровня Черномора. Итак, уровень знания — равный знаниям Глобального Предиктора. А уровень понимания? Пушкин ясно показывает, что по уровню понимания жрец Финн поднялся над волшебником Черномором, поскольку в отличие от карлы осознал свою вину, признал безумие использования тайн природы в корыстных целях. Слова «достойный Черномора брат» в устах Финна звучат осуждающе. Овладев учением колдунов и поднявшись на самый высокий уровень понимания, Финн не перестаёт, в отличие от карлы Черномора быть Человеком, следовательно и вероятность его победы над Глобальным Предиктором возрастает. Ему суждено предвидеть день встречи с Русланом (время качественных изменений в информационном состоянии общества) и способствовать разгерметизации знаний, делая их достоянием всего Человечества.
Финн осознаёт горечь ошибок и заблуждений. Рассказ о минувшем даётся ему с большим трудом.
К чему рассказывать, мой сын,
Чего пересказать нет силы?
Ах, и теперь один, один,
Душой уснув, в дверях могилы,
Я помню горесть, и порой,
Как о минувшем мысль родится,
По бороде моей седой
Слеза тяжёлая катится.
Здесь важно упомянуть о том, в каком состоянии находился Руслан перед встречей с Финном:
Руслан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв.
Предельно откровенный и по своему печальный рассказ старца — не поучение, а глубокое переосмысление пережитого, что само по себе есть наилучшая форма предупреждения о тех опасностях, которые неизбежно встанут перед Русланом на его пути прямого противоборства с Черномором. И главная из них — Hаина. По внешнему виду — человек, а по сути своей — урод, оборотень, Фантомас, modo vir, modo femina («То мужчина, то женщина», — эпиграф к “Домику в Коломне”, где то же явление, что персонифицировано Hаиной, персонифицировано Ма-Врушей).
Финн раскрывает здесь другую тайну: кажущаяся целенаправленной злобная деятельность Hаины — результат бесчеловечного эксперимента, проведённого древнеегипетским знахарством в своекорыстных интересах над некой общностью. Поскольку по оглашению речь идёт о “новой” страсти Hаины, то по умолчанию должна существовать и страсть “старая”. Кто мог её внушить Наине? Как будет показано дальше в поэме — Черномор. Другими словами, первоначально её запрограммировал карла, а Финн, овладев знаниями его уровня, пытался (и небезуспешно) её перепрограммировать в своих интересах.
Но вот ужасно: колдовство
Вполне свершилось, по несчастью.
Моё седое божество
Ко мне пылало новой страстью.
Скривив улыбкой страшный рот,
Могильным голосом урод
Бормочет мне любви признанье.
Вообрази моё страданье!
Интересно, как Пушкин рисует биоробота, словно сошедшего с экранов современных фильмов ужасов:
И между тем она, Руслан,
Мигала томными глазами;
И между тем за мой кафтан
Держалась тощими руками;
И между тем я обмирал,
От ужаса зажмуря очи;
И вдруг терпеть не стало мочи;
Я с криком вырвался, бежал.
В ужасе от содеянного Финн пытается бежать от биоробота-урода, но... программа действует. Какая? Старец предупреждает: программа действует прежняя — злая.
Уже зовёт меня могила;
Но чувства прежние свои
Ещё старушка не забыла
И пламя позднее любви
С досады в злобу превратила.
Душою чёрной зло любя,
Колдунья старая, конечно,
Возненавидит и тебя.
Первая песнь заканчивается на оптимистической ноте. Завершен рассказ — откровение старца-жреца, в котором нет ни одного прямого совета. И тем не менее, последние слова в рассказе Финна:
Советов старца не забудь!
ПЕСНЬ ВТОРАЯ
Вторую песнь Пушкин начинает с трёх кратких наставлений к соперникам, ведущим меж собой борьбу за право обладания и управления Людом Милым. Первое наставление касается соперников, ведущих вражду на уровне пятого-шестого приоритетов обобщённого оружия.
Соперники в искусстве брани,
Не знайте мира меж собой;
Несите мрачной славе дани
И упивайтеся враждой!
Пусть мир пред вами цепенеет,
Дивяся грозным торжествам:
Никто о вас не пожалеет,
Никто не помешает вам.
Египетское жречество первым осознало низкую эффективность концентрации под своею властью производительных сил (а только ради этого ведутся любые войны) с использованием оружия в общепринятом понимании. Более трёхсот лет фараоны двух династий вели изнурительные войны за город Кадеш, главный форпост Палестины, которая в те времена играла роль своеобразного информационного центра ближневосточного региона. На обочинах караванных путей, пересекавшихся в Палестине, творилась история. Отсюда — стремление обладать Палестиной и прежде всего её опорной цитаделью — Кадешем — входило в стратегические планы не только египетского, но и хеттского жречества, которое в те времена несло на себе полную функцию управления в своём национальном обществе. Для решительной победы в подобном противостоянии необходимо не количественное, а качественное превосходство над противником. Новое качество при равном знании появляется у той стороны, которая поднимается на более высокий уровень понимания хода глобального исторического процесса. Такой уровень понимания чаще приходит не благодаря победам на низших приоритетах обобщённых средств управления, а вопреки им. Нужна была решительная победа хеттов в битве при Кадеше в 1312 году до нашей эры, чтобы фараон Рамзес II, переосмыслив причины своего поражения и намерения на будущее, посчитал необходимым выбить на колоннах храма в Луксоре иероглифы, донёсшие до наших дней уверенность египетского жречества в своей окончательной победе над любыми “хеттами” настоящего и будущего: «Три тысячи лет будут свидетельствовать о том, что я победил хеттов».
«История не учительница, а надзирательница: она ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков», — писал В.О.Ключевский. Те, кто понимает это, но остаются при демоническом строе психики, поднимаются до узурпации ранга “строгих историков”. Для непонимающих всё это:
Мечты поэта —
Историк строгий гонит вас!
Увы! его раздался глас, —
И где ж очарованье света!
(“Герой”, А.С.Пушкин)
Можно предположить, что после подобного урока у “строгих историков” Египта появилась объективная потребность в долговременной, глобальной концепции концентрации производительных сил под своей властью. Осознание такой потребности само по себе есть новое качество в процессе противоборства концептуальных центров управления. Однако новое качество при равной фактологии знания проявляется на той стороне, которая обладает более содержательной методологией. В Коране, сура 2, аят 5, сказано, что Моисею (по некоторым данным, племяннику Рамзеса II) дано было Писание и Различение. О “Священном писании” современная толпа наслышана много, о Различении, в том смысле этого слова, который оно несёт в контексте Корана, она имеет самые смутные представления. У египетского жречества были основания скрыть, загерметизировать знания о Кораническом Различении, тем более что оно само было лишено Различения Свыше.
Необходимо понять первое наставление Пушкина, несущее предупреждение о том, что с появлением в обществе концепции управления, нацеленной на мировое господство, появился “некто” (или нечто), ставший невидимым для «соперников в искусстве брани». Этот “Никто” (“Как тебя зовут?” — спросил Полифем. — “Никто!” — представился Одиссей Полифему для того, чтобы безнаказанно выколоть тому единственный глаз) не только не имел причин мешать горе-соперникам «не знать мира меж собой», но и никогда не жалеть о них, ибо Черномор освоил метод, при котором любая дань «сей мрачной славы» будет через могущество бороды — финансово-кредитной системы — “добровольно”, т.е. под давлением им созданных обстоятельств, принесена ему.
Много различных войн с тех пор вело Человечество на земле. В последней мировой войне между собой сражались уже почти все народы, но особенно жестоко дрались русские и немцы. Русский “конь” на этом этапе глобального исторического процесса оказался сильнее, и знамена “тысячелетнего рейха” (Глобальный Предиктор умеет шутить) упали к подножию черной пирамиды, построенной по указанию Hаины (оборотня-урода Апфельбаума-Зиновьева) на месте бывшего нужника на Красной площади. Однако, Черномор знает, что победы в этом соперничестве определяются не количеством знамен, падающих то к подножию мавзолея, то к подножию рейхстага, а количеством золота и эквивалентных ему других средств платежа, собирающихся в сейфах швейцарских банков — главной резиденции Черномора. Если золота и других ценностей, контролируемых международным еврейским капиталом, стало больше — Черномор выигрывал, его “могущество бородою прирастало”. “Строгие историки” свидетельствуют, что по крайней мере со времён битвы при Кадеше — какие бы соперники ни состязались в искусстве брани: персы с греками, или римляне с карфагенянами, готы с византийцами, или монголы с русичами, мусульмане с христианами или коммунисты с нацистами — борода карлы устойчиво росла, а сокрытая от глаз всех “красавиц” мира связь Hаины с Черномором — крепла. Можно сказать, что в такой ситуации Черномор был обречён на успех, поскольку по отношению к своим соперникам он выступал с использованием обобщённого средства управления (оружия) четвёртого приоритета — экономического — в основе которого лежит институт кредита с ростовщическим ссудным процентом.
Второе наставление относится к «соперникам другого рода», выступающим с использованием обобщённых средств управления (оружия) третьего (идеологического) приоритета.
Они тоже не страшны Черномору, но, если первых он не жалеет, то вторых — в случае их неповиновения — всегда готов в глазах толпы выставить смешными. А это для них равносильно смерти. Знает Черномор, что «рыцари парнасских гор» нескромным шумом своих ссор по части толкования “священного писания”, которым глобальное знахарство предусмотрительно отгородилось от толпы, в здоровой части народа, лишённого трепетного жидовосхищения, вызывает только смех. Отсюда у Пушкина:
Вы, рыцари парнасских гор,
Старайтесь не смешить народа
Нескромным шумом ваших ссор;
Бранитесь — только осторожно.
Впоследствии Пушкин не раз обращался к теме второго наставления. В Болдинскую осень 1830 г. в острой полемике с “хрипунами” он отметит в предисловии к “Домику в Коломне” бессмысленность соперничества “рыцарей парнасских гор”.
Ведь нынче время споров, брани бурной;
Друг на друга словесники идут,
Друг друга режут и друг друга губят,
И хором про свои победы трубят!
Многие современные “рыцари парнасских гор”, изо всех сил стараясь насмешить толпу, развернулись вовсю. Но народу уже не до смеха.
Третье наставление — для тех, кто не только пылко любит Люд Милый, но и готов ради его счастья пойти прямым путём. Таких немного. Это те, кто способен осознать, что для освобождения Людмилы обоюдоострый меч Различения важнее шапки-невидимки “Священного писания”. Действительно, одевая на свою голову шапку с догматами веры, народ теряет свою национальную душу, поскольку истина, по мере того, как становится безрассудной верой, вводит в самообман. И тогда собственное видение мира (мировоззрение) утрачивается им до такой степени, что не только Черномор не может отличить его от других народов, но и сам народ перестаёт видеть себя ярко выраженной индивидуальностью. Такова технология похищения “красавиц”, благодаря которой любой народ становится невидимым, то есть превращается Черномором в часть толпы с библейской логикой социального поведения. Людмила убедилась в этом, как только примерила шапку Черномора.
Догадываясь о существовании подобного процесса, современник Пушкина, русский философ, поэт, публицист А.С.Хомяков в статье “Мнение русских об иностранцах” с горечью как-то заметил:
«То внутреннее сознание, которое гораздо шире логического и которое составляет личность всякого человека так же, как и всякого народа, — утрачено нами. Но и тесное логическое сознание нашей народной жизни недоступно нам по многим причинам: по нашему гордому презрению к этой жизни, по неспособности чисто рассудочной образованности понимать живые явления и даже по отсутствию данных, которые могли бы подвергнуться аналитическому разложению. Не говорю, чтобы этих данных не было, но они все таковы, что не могут быть поняты умом, воспитанным иноземной мыслию и закованным в иноземные системы, не имеющие ничего общего с началами нашей древней духовной жизни и нашего древнего просвещения.
(…)... формы, принятые извне, не могут служить выражением нашего духа, а всякая духовная личность народа может выразится в формах, созданных ею самой».
Пушкин выразил эту же мысль в “Домике в Коломне” кратко, опрятно и точно:
Что вся прочла Европа —
Нет нужды вновь беседовать о том!
Во все времена в России были люди, пылко и страстно любившие Люд Милый. Однако, любовь и страсть — это далеко не одно и то же, тем более если эти чувства проявляются в отношении народа. Страсть не только мешает любви, но может принести неисчислимые страдания и тому, кто любит, и самому предмету любви. Отсюда следовать страстям в деле любви — губительно, и Пушкин проводит эту мысль тонкой канвой через весь текст поэмы. Так, в Песне первой у Руслана ещё не любовь к Людмиле, а «страстная влюбленность»:
Но, страстью пылкой утомлённый,
Не ест, не пьёт Руслан влюблённый.
При этом на поверхности — одни «восторги», которые Руслан «чувствует заранее», а душа — мертва:
И замерла душа в Руслане...
Не лучше и соперники Руслана:
В душе несчастные таят
Любви и ненависти яд.
Если страсть принимается за любовь, то действительно от любви до ненависти один шаг.
Не мог отличить страсть от любви и Финн, пока не овладел предметами мудрости высокой. Поэтому, даже после десяти лет поисков «опасности и злата» ради того, чтобы... «заслужить вниманье гордое Hаины», любви нет по-прежнему, а значит, нет и понимания, но зато:
Сбылись давнишние мечты,
Сбылися пылкие желанья.
Далее, как и должно, воздаяние по заслугам:
Пред нею, страстью упоенный,
Безмолвным роем окруженный
Её завистливых подруг,
Стоял я пленником послушным.
Сорок лет потребовалось Финну не только для того, чтобы, овладев знаниями дивной науки, таившейся меж “пустынных рыбарей” его родины, подняться на уровень понимания жречества, но также и для того, чтобы осознать губительность страсти для настоящей любви. В первом издании “Руслана и Людмилы” 1820 г. после слов Hаины:
Герой, я не люблю тебя!
есть прямое предостережение Руслану на этот счёт:
Руслан, не знаешь ты мученья
Любви, поверженной навек.
Увы! Ты не сносил презренья...
И что же, странный человек!
И ты ж тоскою сердце губишь.
Счастливец! ты любим, как любишь!
Страсть к биороботу, “гремевшему красотою”, никогда не могла вызвать ответной любви, но при подходе к этому делу с позиций высокой науки можно перепрограммировать биоробота на новую страсть. Только овладев технологией такой “любви”, Финн убедился, что имеет дело не с человеком, а с уродом-биороботом.
Но вот ужасно: колдовство
Вполне свершилось, по несчастью.
Моё седое божество
Ко мне пылало новой страстью.
Скривив улыбкой страшный рот,
Могильным (не живым. — Авт.) голосом урод
Бормочет (не говорит. — Авт.) мне любви признанье.
Вообрази моё страданье!
. . . . . . . . . . . . . . .
Она сквозь кашель (какие-то сбои,
хрипы в системе: авт.) продолжала
Тяжёлый страстный разговор.
Далее идёт программа, набор фарсовых, театральных, стандартных фраз, долженствующих свидетельствовать о любовных признаниях:
Так, сердце я теперь узнала;
Я вижу, верный друг, оно
Для нежной страсти рождено;
Проснулись чувства, я сгораю,
Томлюсь желаньями любви...
Приди в объятия мои...
О милый, милый! умираю...
Финн осознал губительность страстей, не позволивших ему подняться на дело, которое суждено исполнить Руслану. Почему же Руслану, а не Финну? Всякой истине — своё время. Принёсший же истину заблаговременно в общество, чуждое стремлению к её познанию, может быть признан им безумным под влиянием страстей, которыми толпа руководствуется в своих оценках.
По поводу губительности страстей в Коране сказано (сура 23):
71 (69) Или они не признали своего посланника и стали его отрицать?
72 (70) Или они говорят: “У него безумие”, — да, приходил он к ним с истиной, но большинство их истину ненавидит.
73 (71) А если бы истина последовала за их страстями, тогда пришли бы в расстройство небо, и земля, и те, кто в них.
Только познав «закон времени» (второй, хронологический приоритет), Финн смог подняться на уровень первого (мировоззренческого, методологического) приоритета обобщённого информационного оружия и средств управления и овладел способностью предвидеть время встречи с Русланом, то есть вести прогнозную работу. Это время в поэме указано Пушкиным довольно точно — конец XX века:
Уж двадцать лет я здесь один
Во мраке старой жизни вяну.
Со времён появления христианства — экспортной модификации иудаизма — прошло двадцать веков. Этот длительный период святорусское жречество вынуждено было пребывать в глухом подполье (пещере), чтобы сохранить и передать Руслану знания, необходимые для победы над Черномором, не понимающим «закона времени».
Но, наконец, дождался дня,
Давно предвиденного мною.
Мы вместе сведены судьбою;
Садись и выслушай меня.
Весь дальнейший рассказ Финна о своей судьбе — это урок Руслану, которому до встречи с Черномором ещё предстояло пройти период соперничества с пылкими и страстными любовниками. Любили пылко и страстно Люд Милый (народ русский) многие: славянофилы, западники-либералы и монархисты, социалисты-утописты и коммунисты-марксисты. Также пылко и страстно клянутся сегодня в любви к народу демократические тоталитаристы. Но все они — лишь «соперники в любви», не способные понять «девичье сердце», воспринять и осознать то, что таится в глубинах души народной. Это под силу лишь тем, кто овладел всей полнотой знаний и кто способен помочь народу жить на основе Различения, даваемого Богом каждому непосредственно. Вот тогда народ и сам сможет сказать самую большую правду о самой большой лжи истории. И к таким людям третье наставление Пушкина:
Но вы, соперники в любви,
Живите дружно, если можно!
Поверьте мне, друзья мои:
Кому судьбою непременной
Девичье сердце суждено,
Тот будет мил на зло вселенной.
Пушкин предсказывает, что «девичье сердце» будет с теми, кто поднимется на самый высокий уровень понимания — уровень первого (мировоззренческого) и второго (хронологического) приоритетов обобщённых средств управления. А что же делать остальным, понимающим меньше? Пушкин не забыл и о них, дав читателю представление об их мере понимания в первом издании поэмы через предмет их утешений:
Сердиться глупо и грешно.
Ужели Бог нам дал одно
В подлунном мире наслажденье?
Нам остаются в утешенье
Война, и музы, и вино.
Война — шестой приоритет (обычное оружие). Вино — пятый приоритет (оружие алкогольного геноцида). Музы — третий приоритет (идеологический). О четвёртом приоритете (мировые деньги — финансово-кредитная система) Пушкин умалчивает не случайно, ибо “борода” — финансово-кредитная система — давно приватизирована Черномором.
Рисуя образно встречу военной языческой элиты (Рогдая) с периферией самой древней мафии (Фарлафом), поэт показывает, чего можно достичь, руководствуясь страстями на пути безумного неукротимого соперничества в любви. Не владея методологией познания на основе Различения, Рогдай путает Руслана с Фарлафом, когда тот, трусливо удирая от погони:
Свалился тяжко в грязный ров,
Земли не взвидел с небесами
И смерть принять уж был готов.
Рогдай к оврагу подлетает;
Жестокий меч уж занесён;
“Погибни, трус! умри!” — вещает...
Но не тут-то было. Видимость гонимости еврейства всегда обезоруживала его противников. Поэтому грозные окрики Рогдая — это всего лишь эмоции, пустое кипение страстей.
Реакция языческой военной “элиты” после опознания (“свой” — “чужой”) в лице Фарлафа еврейской “элиты”, не отличима в подобных ситуациях от поведения нашей псевдопатриотической элиты.
Вдруг узнаёт Фарлафа он;
Глядит, и руки опустились;
Досада, изумленье, гнев
В его чертах изобразились;
Скрыпя зубами, онемев,
Герой, с поникшею главою
Скорей отъехав ото рва,
Бесился... но едва, едва
Сам не смеялся над собою.
Правда, есть и “прогресс”: в отличие от языческих рогдаев, современные к тому же ещё разрешают смеяться над собой райкиным, хазановым, жванецким, аркановым, т.е. наследникам древних фарлафов, хотя конечный результат и для тех, и для других — один:
Тогда он встретил под горой
Старушечку чуть-чуть живую,
Горбатую, совсем седую.
Она дорожною клюкой
Ему на север указала.
“Ты там найдёшь его”, — сказала.
Рогдай весельем закипел
И к верной смерти полетел.
В эпизоде встречи Рогдая с Фарлафом и Hаиной проявились все черты социального идиотизма нашей как прошлой, так и современной либеральной “элиты”:
• верноподданность (бездумно полетел к верной смерти по указке генералитета еврейской мафии);
• жидовосхищение (только жидовосхищённый идиот может закипеть весельем от прямого указания бить своих);
• либерализм (национальный крикливый либерал, да ещё “элитарный”, всегда немеет и скисает при столкновении с межнациональной, наднациональной “элитой”; при этом потеря дара речи может сопровождаться зубовным скрежетом);
• чистоплюйство (верноподданный, жидовосхищённый “элитарный” либерал никогда не опустится до разбирательства и установления связей между генералитетом мафии и её периферией; для него этих связей как бы не существует).
Культура мышления, в которой нет места методологии познания и осмысления реальности на основе Различения, превращает либеральную “элиту” в толпу и лишает её перспектив самостоятельного избавления от социального идиотизма, к которому она подсознательно всегда привержена. В результате на уровне сознания из неё прёт пятый вид социального идиотизма, который образно и проиллюстрирован в поэме поведением Рогдая:
Убью!.. преграды все разрушу...
Руслан!.. узнаешь ты меня...
Теперь-то девица поплачет...
Но это же — чистой воды нигилизм, от которого прежде всего страдает народ, а потом уже бездумно на верную смерть идут и “элитарные” рогдаи, и “элитарные” фарлафы. Так что история на уровне социального явления всегда справедлива. Хотя следует признать: в далёком прошлом фарлафы вели себя скромнее и из своего рва (черты оседлости) так нагло, как это все видят сегодня, никогда ранее не вылезали.
А наш Фарлаф? Во рву остался,
Дохнуть не смея; про себя
Он, лёжа, думал: жив ли я?
Куда соперник злой девался?
Что касается генералитета мафии, раввината, то он службу нёс всегда исправно: если обстановка позволяла — заботливо опекал еврейскую “элиту”, а когда ситуация требовала — посылал и на “мокрое” дело. Но всегда воля Наины была законом для фарлафов всех времен, независимо от того, где они находились — на глубине грязного рва или на вершине власти.
Вдруг слышит прямо над собой
Старухи голос гробовой:
“Встань, молодец, всё тихо в поле;
Ты никого не встретишь боле;
Я привела тебе коня;
Вставай, послушайся меня”.
Удивительно точно рисует поэт картину создания рва (черты оседлости), который сформировался как бы естественно, в результате рассеяния периферии мафии на местах “славного побега”. При этом черта оседлости была непонятной для окружающих привилегией еврейства и одновременно служила своеобразным укрытием для “элиты” главарей мафии. Ни одну национальную толпу нельзя было загнать в этот грязный ров. Бразды стальные закусив, конь с белой гривой (символ простого русского Люда), ров перескочил. И здесь проявляется очень тонкий момент: всадник оказался во рву не потому, что его сбросил «конь с белой гривой», а потому что был “робкий”. Конь же просто преодолевал естественное препятствие, возникшее на его пути в глобальном историческом процессе.
Фарлаф, узнавши глас Рогдая,
Со страха скорчась, обмирал
И, верной смерти, ожидая,
Коня ещё быстрее гнал.
(Другими словами, бездумно пытался ускорить естественный ход развития событий, т.е. торопил их).
Так точно заяц торопливый
Прижавши уши боязливо,
По кочкам, полем, сквозь леса
Скачками мчится ото пса.
На месте славного побега
Весной растопленного снега
Потоки мутные текли
И рыли влажну грудь земли.
Так образно показаны мутные потоки лжи, всегда к сожалению сопровождающие процесс информационной поддержки при формировании мест “славного побега”, которые возникали как закономерный результат вероломных попыток пса-Черномора вломиться в объективные исторические процессы, идущие на земле в среде разных народов с различной скоростью.
Взмахнул хвостом и белой гривой,
Бразды стальные закусил
И через ров перескочил;
Но робкий всадник вверх ногами
Свалился тяжко в грязный ров.
В рамках глобального исторического процесса «ретивый конь», преодолевая таким образом препятствия, возникающие на пути своего развития, временами, при удачно складывающихся обстоятельствах, получал на какое-то время возможность избавляться от своего седока, но всегда раввинат, пользуясь монополией на средства массовой информации, приводил послушную толпу к трусливому Фарлафу. И в ХХ столетии, несмотря на то, что представители еврейства не раз сваливались (или их сбрасывали) в грязный ров, Hаине не составляло большого труда с помощью продажной прессы “привести к нему коня” через создание образа несчастного и гонимого Фарлафа в глазах толпы.
И до тех пор, пока от простого человека библейская концепция управления будет закрыта образом Фарлафа, Наина без труда сможет приводить к нему “ретивого коня” любой национальности.
“Поверь! — старуха продолжала, —
Людмилу мудрено сыскать;
Она далёко забежала;
Не нам с тобой её достать.
Опасно разъезжать по свету;
Ты, право, будешь сам не рад”.
Тут с Hаиной трудно не согласиться. “Славный путь” рассеяния еврейства по свету — это не печальный итог антисемитизма (ненависти всех народов к кадровой базе самой древней, самой богатой и самой культурной мафии), а способ управления Черномором в союзе с Hаиной и с помощью Фарлафа конским стадом — безнациональной толпой. С Людом Милым у Черномора и Hаины — и до и после переворота 1917 г., в котором Фарлаф в качестве седока принял горячее участие, — постоянно возникали трудности; и поэтому рекомендации раввината к линии поведения Фарлафа в поэме — поистине на все времена, пока в обществе действует библейская логика социального поведения:
“Последуй моему совету,
Ступай тихохонько назад.
Под Киевом, в уединенье,
В своём наследственном селенье
Останься лучше без забот:
От нас Людмила не уйдёт”.
“Кони” России, в своём стремлении стать народом, а вместе с ними и Фарлаф, сильно забежали вперёд по отношению ко всему стаду. Поэтому Hаина советует еврейской “элите” после уничтожения “элит” национальных начать тихохонько движение назад, то есть занимать освободившиеся места во всех институтах управления страной .
До революции богатая еврейская “элита”, скупая у разоряющихся дворян наследственные селения, прекрасно жила, не обращая внимания на закон о “черте оседлости” и при этом ещё деятельно вербовала из представителей российской либеральной интеллигенции вечных странников революционной перестройки.
В схватке свирепого всадника с Русланом Рогдай не назван по имени. В тексте есть лишь описание «сечи при свете трепетном луны». Вообще в поэме все тёмные дела свершаются ночью и непременно при лунном свете. И это не случайно. Иудейский календарь — лунный. Согласно этому календарю в году не двенадцать, а тринадцать месяцев. Почему-то число 13 на Руси всегда считалось несчастливым и даже получило название “чёртова дюжина”.
Но возможна и другая трактовка этого числа: 13=12+1. Если число 12 означает полный цикл развития в пределах одного качества, то 12+1 — завершение цикла развития с выходом на новый уровень качества и тогда число 13 для тех, у кого оно в массовой статистике явлений реальной жизни синхронизируется с несчастными случаями, указует лишь на их неспособность в каких-то конкретных процессах развития выйти на новое качество, возможно вследствие того, что сами они остаются под властью той концепции, которая создана для их закабаления и ограничения в развитии.
Схватка на берегу реки описывается так, будто дерутся не столько всадники, сколько кони. Из истории древней Руси известно, что от междоусобиц военной языческой “элиты” больше всех страдал трудовой люд. “Элита” же, «переплетаясь членами» семейных уз, прежде всего обеспечивала свои узкокорыстные интересы.
Они схватились на конях;
Взрывая к небу чёрный прах,
Под ними борзы кони бьются;
Борцы, недвижно сплетены,
Друг друга стиснув, остаются,
Как бы к седлу пригвождены;
Их члены злобой сведены;
Переплелись и костенеют;
По жилам быстрый огнь бежит;
На вражьей груди грудь дрожит —
И вот колеблются, слабеют —
Кому-то пасть... вдруг витязь мой,
Вскипев, железною рукой
С седла наездника срывает,
Подъемлет, держит над собой
И в волны с берега бросает.
Так Пушкин образно рисует борьбу двух уровней понимания. Руслан не убивает своего соперника, а лишь грозно восклицает:
“Умри, завистник злобный мой!”
Да, реальный соперник, даже брошенный в воду с берега, совсем не обязательно должен погибнуть. Конечно, в поэме мы имеем описание лишь информационной гибели языческой военной “элиты”, лишившейся опоры в национальной среде. Но если внимательно анализировать историю мировоззренческого (инфор¬ма¬ци¬онного) противостояния в России вплоть до революции и гражданской войны начала ХХ века, то можно увидеть и “мате¬риализацию” этого процесса: белогвардейцы на всех фронтах, и особенно в Крыму, были сброшены буквально в воду, то есть в море. В какой-то мере это может служить доказательством верности угаданных нами образов. О том, что это образы, а не реальные исторические персонажи, Пушкин предупреждает читателя своим необычным предисловием, написанным им самим 12 февраля (по новому стилю 25 февраля) 1828 года. В нём он “странными вопросами” от имени г. NN сосредотачивает внимание читателя на ключевых образах поэмы. Есть среди них и такой:
«Каким образом Руслан бросил Рогдая, как ребёнка, в воду, когда
Они схватились на конях;
. . . . . . . . . . . .
Их члены злобой сведены;
Объяты, молча, костенеют, — и проч.?
Не знаю, как Орловский нарисовал бы это».
Другими словами, Пушкин через “странные вопросы” г. NN поясняет, что никакой художник не способен отобразить в живописи борьбу двух уровней понимания. Этой схваткой символически показана победа того, кто лучше понял и яснее выразил мировоззрение простого Люда. Потерпевший поражение в этом информационном противостоянии уходит в небытие. Далее прямое обращение поэта связано надеждой на определённую меру понимания читателя:
Ты догадался, мой читатель,
С кем бился доблестный Руслан:
То был кровавых битв искатель.
В последней строке слышится осуждение битв (в терминах достаточно общей теории управления) на уровне шестого приоритета обобщённого оружия.
Рогдай, надежда киевлян,
Людмилы мрачный обожатель.
Он вдоль днепровских берегов
Искал соперника следов;
Нашёл, настиг, но прежня сила
Питомцу битвы изменила,
И Руси древний удалец
В пустыне свой нашёл конец.
Далее о том, как долго пугали “пустынных рыбаков” — христиан призраком язычества.
И слышно было, что Рогдая
Тех вод русалка молодая
На хладны перси приняла
И, жадно витязя лобзая,
На дно со смехом увлекла.
И долго после, ночью тёмной
Бродя близ тихих берегов,
Богатыря призрак огромный
Пугал пустынных рыбаков.
“Пустынные рыбаки” — христианство.
Итак, судьба двоих соперников Руслана в какой-то мере определилась. Однако, основное внимание во второй песне уделяется встрече главного соперника Руслана, — Черномора — с Людмилой.
Друзья мои! а наша дева?
Оставим витязей на час;
О них опять я вспомню вскоре.
А то давно пора бы мне
Подумать о младой княжне
И об ужасном Черноморе.
Что же произошло с Людмилой после того, как волшебник страшный умчал её к своим горам высоким? Пушкин даёт развернутый ответ на этот вопрос во второй песне:
Моей причудливой мечты
Наперсник иногда нескромный,
Я рассказал, как ночью тёмной
Людмилы нежной красоты
От воспаленного Руслана
Сокрылись вдруг среди тумана.
Несчастная! когда злодей,
Рукою мощною своей
Тебя сорвав с постели брачной,
Взвился как вихорь к облакам
Сквозь тяжкий дым и воздух мрачный
И вдруг умчал к своим горам, —
Ты чувств и памяти лишилась
И в страшном замке колдуна,
Безмолвна, трепетна, бледна,
В одно мгновенье очутилась.
Ключевая строка этого фрагмента — “Ты чувств и памяти лишилась”. Ею же иносказательно показана главная причина всех бед русского народа. И получается, что тот, кто должен был сформировать концепцию развития Российской государственности в глобальном историческом процессе, альтернативную толпо-“элитарной”, библейской:
...Томился молчаливо,
И мысль, и память потеряв.
Те же, кто мог бы её осознанно воспринять и проводить в жизнь, — «и чувств, и памяти лишились». Но этим причинам соответствует не менее опасное следствие — утрата Различения. Прямо нигде об этом в поэме не говорится, но по умолчанию, можно сказать, — кричится. И чтобы пробудить в душе читателя потребность к восстановлению утраченного Различения, без которого не может осознанно восприниматься всё происходящее в глобальном историческом процессе (включая и утраты народами концептуальной самостоятельности, образно представленной в поэме картиной похищения Людмилы), Пушкин для сравнения даёт бытовую сценку из сельской жизни, сопровождаемую в упоминаемом выше предисловии вопросами:
«Справедливо ли сравнение, стр. 45, которое вы так хвалите? Случалось ли вам ЭТО видеть?»
С порога хижины моей
Так видел я, средь летних дней,
Когда за курицей трусливой,
Султан курятника спесивый,
Петух мой по двору бежал
И сладострастными крылами
Уже подругу обнимал;
Над ними хитрыми кругами
Цыплят селенья старый вор,
Приняв губительные меры,
Носился, плавал коршун серый
И пал как молния на двор.
Взвился, летит. В когтях ужасных
Во тьму расселин безопасных
Уносит бедную злодей.
Напрасно горестью своей
И хладным страхом поражённый,
Зовёт любовницу петух ...
Он видит лишь летучий пух,
Летучим ветром занесённый.
Скорее всего современники поэта не обратили внимания на эти два отрывка, и если судить по реакции критиков того времени, всё описанное воспринималось ими как плод необузданной фантазии молодого поэта. Пушкин же наоборот этому сравнению придавал, видимо, важное значение почему оно и отмечено им в предисловии. Но сами вопросы о справедливости сравнения и возможности видеть “это” без раскрытия иносказания образов поэмы повисают в воздухе. Ибо если под “это” понимать сцену воровства коршуном цыплят, то современникам поэта, дворянской элите, в большинстве своём проводящей лето в деревне, безусловно это видеть удавалось. Если же под “ЭТО” понимать ход глобального исторического процесса и причины трагизма исторических судеб многих народов, то такое видение возможно лишь с порога “хижины” Пушкина. И только поднявшись на этот “порог” можно увидеть сходственность поведения злодея-коршуна и злодея-Черномора, спесивого петуха и воспаленного страстью Руслана, бедной курицы и несчастной Людмилы. Перечитайте ещё раз внимательно эти два отрывка и вы почувствуете, что речь действительно идёт об “ЭТОМ”, после чего вы уже сможете ответить и на вопрос поэта: “Да, сравнения действительно справедливы”. Но в основе такого понимания происходящего и будет лежать Различение.
Неоднократно обращаясь к этому термину, мы ещё не останавливались подробно на его содержательной сущности ожидая того момента, пока само повествование не представит наиболее удобный случай для серьёзного разговора на эту важную для понимания всего иносказания поэмы тему. И здесь важно подчеркнуть, что обращение к проблематике выявления Различения и значимости этой способности для жизни человека — не новая тема.
«О те, которые уверовали! Если вы будете благоговеть перед Богом <т.е. будете остерегаться вызвать неодобрение Божие>, Он даст вам Различение и очистит вас от ваших злых деяний и про¬стит вам. Поистине, Бог — обладатель великой милости!» — Коран, сура 8:29.
Согласно этому кораническому сообщению в осознанном восприятии человека целостный мир (включая и каждое из подразделений — внешний и внутренний мир индивида) распадается на две категории: в целостном мире выявляется «это» и «не это», а также оставшееся после выявления «это» и дополняющее в мировоззрении «это» до полноты мировосприятия. Такое разделение целостного мира в сознании человека представляет собой даяние ему Свыше одного бита информации, если говорить в терминах современной науки: 1 бит формально — мера количества информации; а по существу — информация, необходимая для разрешения неопределённости 50 % против 50 %, т.е. информация, необходимая для разрешения неопределённости вида «это» — «не это», «да» — «нет».
• «Один бит» для многих — оторванная от жизни абстракция, и потому на первый взгляд кораническое сообщение 8:29 им может показаться незначительно пустяковым. Но это далеко не пустяк — нехватка всего одного бита информации — в повседневной жизненной практике может иметь весьма тяжкие последствия.
Способность человека «видеть различия» во всех смыслах этого термина и во всех проявлениях этого качества в жизни — следствие его душевного здоровья в смысле коранической нормы, но не неотъемлемое свойство индивида, и в частности, его ума. Только получив поток информации Свыше в двоичном коде вида «это» — «не это», индивид начинает осмыслять и переосмыслять свойства «это» и свойства «не это», выстраивая своё мозаичное видение Объективной реальности как совокупности разнородных определённых «это» — «не это», обладающих своеобразием и иерархией взаимосвязей между ними.
Если индивид отказывается от осмысления данного ему Свыше в Различение, то неупорядоченная информация накапливается в его психике, а его мировоззрение превращается в калейдоскоп, непригодный для осмысленного поведения в жизни на его основе.
Между «это» и отличным от него «не это» всегда есть некая «гра¬ница» (пусть даже в виде совокупности каких-то других «это» — «не это»). Если эту границу придать в качестве свойства и объекту, различаемому как «это», и объекту, различаемому как «не это», после чего «гра¬ница» перестанет быть «ничейной полосой», то на самой «границе» «это» будет тождественно «не это».
Но после такого пограничного отождествления каждого «это» и всех «не это», «калейдоскоп» разрозненных «это» — «не это» сложится в «мозаику».
Сказанное не означает, что пограничное отождествление должно устанавливаться раз и навсегда: жизнь изменяется, и «мозаика» должна изменяться, отображая в себя её новый образ, иначе индивид отстанет от жизни и растеряется в обстоятельствах, к которым он не готов. Однако такая изменяющаяся «мозаика» всё же неоспоримо отличается и от «калейдоскопа», и от застывшей «мозаики», но не отсутствием взаимосвязей между её элементами, а подвижностью достаточно определённых взаимосвязей и обновлением набора как элементов, так и взаимосвязей в ней.
После отступления об основах понимания Различения желательно ещё раз вернуться к Введению и перечитать раздел, касающийся отличий динамичности символики и статичности аллегории.
После осмысления прочитанного можно прийти к выводу: первым в обитель Черномора проник в своём внутреннем мире восемнадцатилетний Пушкин на основе данного ему Свыше Различения. Но передать читателю информацию, воспринятую им в этот внутренний мир, он мог в лишь лексических формах, доступных обыденному сознанию того времени. Эти формы носили знаковый, символический характер (отсюда выбранная им форма поэмы-сказки), содержательный смысл которых раскрывается по мере роста понимания в обществе.
Место расположения резиденции Черномора поэт рисует довольно точно, используя для этого видение происходящего одного из центральных персонажей поэмы — Людмилы.
Но вот Людмила вновь одна,
Не зная, что начать, она
К окну решетчату подходит,
И взор её печально бродит
В пространстве пасмурной дали.
Всё мёртво.
Если кому-то приходилось бывать в швейцарских Альпах в пасмурный день, или видеть эти места в кадрах кинохроники, то он признáет, что картина, описанная поэтом, никогда в Швейцарии не бывавшим, довольно точная.
Снежные равнины
Коврами ярким легли;
Стоят угрюмых гор вершины
В однообразной белизне
И дремлют в вечной тишине;
Кругом не видно дымной кровли,
Не видно путника в снегах,
И звонкий рог весёлой ловли
В пустынных не трубят горах;
Лишь изредка с унылым свистом
Бунтует вихорь в поле чистом
И на краю седых небес
Качает обнажённый лес.
Описание же внутреннего убранства резиденции карлы — это “пленительный предел” мечтаний ненасытных в своём сладострастном потреблении “новых русских”, избравших в годы перестройки Швейцарию в качестве наиболее престижного местопребывания. Пересказывать всего этого не будем, так как лучше Пушкина этого не смог сделать даже Екклезиаст в Ветхом завете. Отметим лишь признаки глобализма владельца роскошных апартаментов, которые поэт тонко подметил в интерьере зимнего сада Черномора.
И наша дева очутилась
В саду. Пленительный предел:
Прекраснее садов Армиды
И тех, которыми владел
Царь Соломон иль князь Тавриды.
Это о глобальности во времени. Далее — указание на то, что Предиктору не чужды претензии и на глобализм пространственный, поскольку, судя по картине описанной ниже, его потребности выходят за рамки библейской цивилизации.
Пред нею зыблются, шумят
Великолепные дубровы,
Аллеи пальм, и лес лавровый,
И благовонных миртов ряд,
И кедров гордые вершины,
И золотые апельсины
Зерцалом вод отражены;
Пригорки, рощи и долины
Весны огнём оживлены;
С прохладой вьётся ветер майский
Средь очарованных полей,
И свищет соловей китайский
Во мраке трепетных ветвей.
И, наконец, о “культурных” пристрастиях Черномора.
Летят алмазные фонтаны
С весёлым шумом к облакам:
Под ними блещут истуканы
И, мнится, живы; Фидий сам,
Питомец Феба и Паллады,
Любуясь ими, наконец,
Свой очарованный резец
Из рук бы выронил с досады.
Одним словом «истуканы» поэт обращает внимание читателя на то, что “культурные” пристрастия карлы далеки от ветхозаветных библейских деклараций. Назовём это неразрешимое противоречие библейской логики социального поведения “комплексом Екклезиаста” и раскроем его содержательную сторону через вторую главу “Книги Екклезиаста”.
«Я предпринял большие дела: построил СЕБЕ дома, посадил СЕБЕ виноградники, устроил СЕБЕ сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые деревья... приобрёл СЕБЕ слуг и служанок, и домочадцы БЫЛИ У МЕНЯ; также крупного и мелкого скота БЫЛО У МЕНЯ больше, нежели у всех бывших прежде меня в Иерусалиме; собрал себе серебра и золота и драгоценностей от царей и областей; завел у СЕБЯ певцов и певиц и услаждения сынов человеческих — разные музыкальные орудия. И сделался Я великим и богатым больше всех, бывших прежде меня в Иерусалиме; и мудрость моя пребывала со мною. Чего бы глаза мои не пожелали, Я не отказывал им, не возбранял сердцу никакого веселья, потому что сердце моё радовалось во всех трудах моих, и это было моей долею от всех трудов моих. И оглянулся Я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился Я, делая их: и вот, всё — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем» (Стихи 4 — 11).
Далее следуют стенания о соотношении мудрости и глупости и подводится итог:
«...Но узнал я, что одна участь постигает их всех. И сказал я в сердце моём: “и меня постигнет та же участь как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?” И сказал я в сердце моём, что и это — суета; потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни всё будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым. И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё — суета и томление духа! И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня.
И кто знает: мудрый ли будет он, или глупый? А он будет распоряжаться всем трудом моим, которым я трудился и показал себя мудрым под солнцем... И обратился я, чтобы внушить сердцу моему отречься от всего труда, которым я трудился под солнцем: потому что иной человек трудится много, с знанием и успехом, и должен отдать всё человеку, не трудившемуся в том, как бы часть его. И это — суета и зло великое!» (Стихи 14 — 21).
Кончается глава приговором библейской толпо-“элитарной” концепции, утверждением её греховности и ограниченности (периодом до смены отношения эталонных частот биологического и социального времени):
«Ибо человеку, который добр перед лицом Его, Он даёт мудрость и знание и радость; а грешнику (Черномор, как и Екклезиаст, несомненно, грешник. — Авт.) даёт заботу собирать и копить, чтобы после отдать доброму перед лицом Божиим. И это — суета и томление духа!»
Известно и высказывание А.С.Пушкина об “обладателях Священного писания”:
Писали слишком мудрено,
То есть и хладно, и темно,
Что есть и стыдно и грешно.
Греховность “писания” — в его логической противоречивости, что ведёт к подавлению и извращению интеллекта, делает для человека никчёмным осознание Различения, и, как следствие, ведёт к разрушению целостности мировоззрения и способствует формированию калейдоскопического идиотизма, как господствующего в обществе мировоззрения.
По тем временам «царь в Иерусалиме» — обозримая вершина толпо-“элитарной” пирамиды в рамках библейской концепции; выше — за туманными облаками таинств и оккультизма — только Черномор, надиудейское знахарство, но оно невидимо ни для равноапостольного Владимира, ни для Екклезиаста. Но что-то же и тот и другой всё-таки видели? Видели, но только то, что очень точно описал Пушкин:
Он видит лишь летучий пух,
Летучим ветром занесенный.
Если же подводить итоги, то получается, что эксплуатация чужого труда в угоду своим страстям привела к тому, что человек возненавидел свою жизнь. И хотя сам он вырос на труде предков, отдать свой труд потомкам — для него — «суета и зло великое». С тех пор ветхозаветная экспансия иудо-христианства расползлась по свету и поставила Евро-Американскую цивилизацию, живущую в угоду страстям современных екклезиастов, на грань гибели. Не вняли они признаниям Екклезиаста, не способного переступить через искажённую Черномором Тору, и самостоятельно излечиться от калейдоскопического идиотизма? — Так Пушкин образом Hаины предупреждал ещё в начале XIX века, что Екклезиаст — тоже биоробот, как и все генералы самой древней и богатой мафии.
Фрейд не прав. Вся Евро-Американская цивилизация, и прежде всего её “элита”, страдают не от созданного самим Фрейдом и навязанного легковерным “Эдипова комплекса”, а от “комплекса Екклезиаста”, поддерживаемого в них Библией.
Поведение Людмилы в замке Черномора — это здравый смысл Люда Милого, которому чужд и ветхозаветный комплекс Екклезиаста, и все виды социального идиотизма, включая нигилизм. Об этом внутренний монолог Людмилы:
Дивится пленная княжна,
Но втайне думает она:
“Вдали от милого, в неволе,
Зачем мне жить на свете боле?
О ты, чья гибельная страсть
Меня терзает и лелеет,
Мне не страшна злодея власть:
Людмила умереть умеет!
Не нужно мне твоих шатров,
Ни скучных песен, ни пиров —
Не стану есть, не буду слушать,
Умру среди твоих садов!”
Подумала — и стала кушать.
Последняя фраза просто замечательна, особенно в наше время, когда “голодовки” по любому поводу стали так модны . Как знать, может, для тех, кто не желает думать самостоятельно, голодовка — лучший способ обратить на себя внимание. Не случайно этот способ так рекомендуют средства массовой информации. А кто музыку заказывает? “Голодайте “на здоровье”! Передохнете — нам же лучше,” — улыбается Черномор на современной рекламной картинке.
Особенно ярко здравый смысл Люда Милого проявился при непосредственном столкновении с карлой. Но сначала картина первого появления Черномора в спальной Людмилы, которая к тому времени:
Не спит, удвоила вниманье,
Недвижно в темноту глядит...
и видит:
Мгновенно дверь отворена;
Безмолвно, гордо выступая,
Нагими саблями сверкая,
Арапов длинный ряд идёт
Попарно, чинно, сколь возможно,
И на подушках осторожно
Седую бороду несёт.
Остановимся на мгновенье. Эта сцена скорее напоминает сцену похорон важного государственного чиновника, перед гробом которого на подушках несут все его награды. Шутит Пушкин? Судите дальше сами.
И входит с важностью за нею,
Подъяв величественно шею,
Горбатый карлик из дверей:
Его-то голове обритой,
Высоким колпаком покрытой,
Принадлежала борода.
Голова не лысая, а обритая. Известно, что древнеегипетское жречество предпочитало по каким-то им понятным причинам брить головы. Возраст карлика, тем более горбатого, определить затруднительно. Современному карле — около 3500 лет. Горб в то же время — верный и зримый признак уродства. Борода — символ кредитно-финансовой системы, контролирующей продуктообмен в масштабах мировой экономики, — собственность древней мафии бритоголовых. И всё-таки самую большую ценность туалета Черномора составляет «высокий колпак», скрывающий содержательную сущность глобального знахарства. Десять веков чешет карла свою бритую репу над неразрешимым вопросом в отношении православия Людмилы: то ли у этих русских правда справа, и тогда «православие» — это правое слово — единство формы и содержания; то ли у них правда слева, но тогда “православие” — это слава справа — чистейший калейдоскоп, некая внутренняя раздвоенность. Отсюда все трудности «немощного мучителя» и его «прелестной пленницы». Бритоголовый урод не случайно боится поставить вопрос о православии прямо, поскольку при этом сразу же приходится прямо ставить и Тору, и Евангелие, то есть выполнять требование Корана:
«Скажи: “О люди писания! Вы ни на чём не держитесь, пока не установите прямо Торы и Евангелия и того, что низведено вам от вашего Господа”. Но у многих из них низведённое тебе от твоего Господа увеличивает только заблуждение и неверие. Не горюй же о людях неверных!» (Коран, 5:72).
Пушкин, свободный от карликовых комплексов, решает этот вопрос прямо, переводя его в плоскость действий Людмилы, впервые столкнувшейся со страшным и непонятным явлением в лице Черномора.
Уж он приблизился: тогда
Княжна с постели соскочила,
Седого карлу за колпак
Рукою быстрой ухватила,
Дрожащий занесла кулак
И в страхе завизжала так,
Что всех арапов оглушила.
Считается, что языческая Русь приняла догматы “Священного писания” в конце первого тысячелетия от Рождества Христова. Пушкин же полагает и не без основания, что ухватила. Когда такой колпак принимают, то его не примеряют, а им накрывают голову. Но у русских, известно, всё “не как у людей”: что ухватили, пока не примерят, не разберутся, что к чему, — «ни в жисть» носить не станут. И ещё: испокон веков на Руси Великой со словом “колпак” всегда соседствовало рядом другое слово — “шутовской”. Поэтому-то в руках русского мужика любой колпак в конце концов всё равно превращается в привычную шапку. Может быть, в этом причина столь смешного дальнейшего поведения “страшного” волшебника.
Трепеща, скорчился бедняк,
Княжны испуганной бледнее;
Зажавши уши поскорее,
Хотел бежать, но в бороде
Запутался, упал и бьётся;
Встаёт, упал; в такой беде
Арапов чёрный рой мятётся;
Шумят, толкаются, бегут,
Хватают колдуна в охапку
И вон распутывать несут,
Оставя у Людмилы шапку.
Несомненно, сцена встречи незадачливого страстного любовника-урода с Людмилой — одна из самых замечательных в поэме своей жизнерадостностью. Шутка Пушкина? Пожалуй. Только надо помнить предупреждение на этот счёт, сделанное им в “Домике в Коломне”: «Я шучу довольно крупно!» Данная шутка, на наш взгляд, одна из самых крупных во всём его необычном творчестве, ибо в ней в образной форме дан стратегический план перехвата управления в глобальном историческом процессе после смены отношения эталонных частот биологического и социального времени. При этом всем красавицам необходимо:
Первое — прекратить спать и удвоить внимание, отрешившись от всех видов социального идиотизма, после чего карла в колпаке проявится в любой темноте.
Второе — ухватить высокий колпак священного писания так, чтобы его тайна, суть которой в искажении откровений пророков истинных, стала достоянием всех искренне верующих Богу. Такой ход оглушит, то есть сделает недееспособными арапов — иерархов вероучений всех библейских конфессий. При этом бить бритоголового урода не обязательно, поскольку всё равно своих ресурсов у него нет; достаточно занести хороший кулак, то есть дать понять, что с ним не шутят.
Третье — запутать карлу в его собственной бороде, что будет выражаться в утрате предсказуемости управления мировым хозяйством на основе ростовщической кредитно-финансовой системы.
Что после этого будут делать с карлой его арапы, это их проблемы. Остаётся заметить, что и сам Пушкин считал эту сцену очень важной, так как в Предисловии именно к ней у г. NN больше всего недоуменных вопросов:
«Зачем маленький карла с большой бородой (что, между прочим, совсем не забавно), приходит к Людмиле? Как Людмиле пришла в голову странная мысль схватить с колдуна шапку (впрочем, в испуге чего не наделаешь?), и как колдун позволил ей это сделать?»
Если судить по реакции представителей ведическо-знахарских кланов на первые работы Внутреннего Предиктора СССР, развивающего концепцию общественной безопасности, альтернативную библейской, то у современных гг. NN вопросов даже больше, чем в пушкинском предисловии. Раскрытие второго смыслового ряда поэмы будет по своему способствовать ответам на них.
ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ
Песнь третья — о самом высоком и глубоком Знании, об овладении обобщённым информационным оружием уровня первого приоритета — методологии Различения. Сложность разгерметизации этого Знания состоит в том, что по форме оно как бы на поверхности (всё в Природе подчинено его законам), но в то же время содержательная сторона его обладает наибольшей глубиной. Отсюда это Знание лежит словно «в глухом подвале под замками». Всякие попытки в прошлом сделать свободным и открытым доступ к этому знанию квалифицировались мафией бритоголовых как величайшее преступление, поскольку Люд Простой (толпа) по мере овладения им становится Людом Милым (народом) после чего вся толпо-“элитарная” пирамида, над созданием которой представители мафии трудились многие тысячелетия, обретает устойчивую тенденцию к развалу. Рассказать об этой тайне в лексических формах, доступных Люду Милому, и при этом остаться вне зоны досягаемости «гневной зависти» бледных критиков — верноподданных приспешников карлы, представляло для Пушкина значительные трудности. Сетование об этом мы и слышим во вступлении к “Песне третьей”.
Напрасно вы в тени таились
Для мирных, счастливых друзей,
Стихи мои! Вы не сокрылись
От гневной зависти очей.
Уж бледный критик, ей в услугу,
Вопрос мне сделал роковой:
Зачем Русланову подругу,
Как бы на смех её супругу,
Зову и девой и княжной?
Вынужденный прибегать к помощи иносказаний, поэт знает, что в народе понятие «девственность» означает и отсутствие определённых знаний, без которых невозможно стать хозяином своей судьбы — «княжной».
Ответив таким образом прямо на “роковой вопрос” и не желая вступать в спор с мелкими предателями (впереди схватка с главным соперником), он смело идёт «на Вы» , подчиняясь единственному нравственному правилу, высказанному нашим современником Иваном Антоновичем Ефремовым: «Руководствуясь достойными намерениями, я смею всё!» Мера достоинства в правоте сердца, которая выражается через единство эмоционального и смыслового строя души человека. Автор уверен, что добрый читатель увидит и поймёт это. Если же поймёт недобрый — покраснеет.
Ты видишь, добрый мой читатель,
Тут злобы чёрную печать!
Скажи, Зоил, скажи, предатель,
Ну как и что мне отвечать?
Красней, несчастный, бог с тобою!
Красней, я спорить не хочу;
Доволен тем, что прав душою,
В смиренной кротости молчу.
Вот оно — «унижение паче гордости»! Недалёкие критики творчества Пушкина часто обвиняли поэта в излишней чувственности его образов и особенно досталось по этой части “Руслану и Людмиле”. Пушкин едко высмеял в предисловии 1828 г. как прошлых, так и будущих толкователей поэмы, не способных подняться по уровню понимания даже на “порог хижины” поэта:
«Долг искренности требует также упомянуть и о мнении одного из увенчанных, первоклассных отечественных писателей (выделено петитом Пушкиным), который, прочитав “Руслана и Людмилу”, сказал: “Я тут не вижу ни мысли, ни чувства, вижу только чувственность”».
Другой (а может быть и тот же) увенчанный, первоклассный отечественный писатель приветствовал сей первый опыт молодого поэта следующим стихом:
Мать дочери велит на эту сказку плюнуть».
Напомним ещё раз, что “Предисловие ко второму изданию”, написанное автором через восемь лет после окончания поэмы, есть своеобразный путеводитель-шифр по раскодированию системы образов, которыми поэт вынужден был пользоваться, чтобы скрывать свои истинные мысли и чувства. Он должен был это написать, поскольку ханжеская реакция критики убедила его в главном: ни одному намёку на большую (помимо той, что видится поверхностному обыденному сознанию) глубину содержания они не вняли. А ведь намёк на то, чтобы не искали чувственности “увенчанные и первоклассные”, в поэме есть.
Но ты поймёшь меня, Климена ,
Потупишь томные глаза,
Ты жертва скучного Гимена...
Я вижу: тайная слеза
Падёт на стих мой, сердцу внятный;
Ты покраснела, взор погас;
Вздохнула молча... вздох понятный!
Не вняли и не поняли! Климена, богиня, поняла, что поэту скучно писать о скучных жертвах Гимена, бога брачных уз, а потому молча вздохнула и даже втайне всплакнула, что столь замечательный стих, сердцу внятный, не о ней.
Может, и она не сразу поняла, но когда поняла, устыдилась и покраснела. Да, Климена — не чета нашим пушкинистам, вроде “недо”-Битова, Синявского и других, которые такого “напонимают”, что и богиня со стыда бы сгорела, а они даже не краснеют. Однако, оскорблений в свой адрес Пушкин не прощал ни в жизни, ни после физической смерти и потому предупреждает всех жалких ревнивцев, несущих на себе «злобы черную печать»:
Ревнивец, бойся — близок час;
Амур с Досадой своенравной
Вступили в смелый заговор,
И для главы твоей бесславной
Готов уж мстительный убор.
Ничего, кроме досады, уколы синявских вызвать, конечно, не могут. Но мы твёрдо знаем: придёт время, когда любовь народа к творческому наследию Первого Поэта России вступит не в тайный, а Смелый, то есть открытый заговор, после чего для всех ревнивцев мстительным убором станет шутовской колпак. Содержание “Песни третьей” начинается с описания утреннего туалета Черномора.
Уж утро хладное сияло
На темени полнощных гор;
Но в дивном замке всё молчало.
В досаде скрытой Черномор,
Без шапки, в утреннем халате,
Зевал сердито на кровати.
Утренняя зевота — первый признак того, что сон не восстановил силы, а это в свою очередь означает что подсознание утратило способность к эффективной обработке поступающей из внешнего мира объективной информации. После этого, как правило, следует потеря управления субъектом на личностном уровне.
Мафия бритоголовых, поддерживая в течение длительного времени устойчивое управление в толпо-“элитарной” пирамиде, заскучала и “зевает”, как тот водитель, который за долгое время вождения автомобилем не получил ни одной “дырки” в талоне предупреждений. Водитель с солидным стажем обычно всего свода правил уличного движения не помнит, но и ошибок, в отличие от новичка, почти не делает, поскольку в его подсознании вырабатывается определённый алгоритм поведения, близкий к автоматизму принятия управленческих решений. Глобальный Предиктор — не только “старый вор”, но ещё и очень старый водитель, всякие новые препятствия для которого на пути, требующие определённых усилий для внесения изменений в привычные правила движения, вызывают досаду, которую приходится скрывать от непосвящённых в секреты его узкопрофессиональной деятельности.
“Да и зачем, — оправдывает он свой консерватизм, — когда всё и так идёт более менее приемлемо”. Шапку вот Людмила содрала. Это зачем? Что за шутки дурацкие! Однако, объективный ход глобального исторического процесса не считается с эмоциями даже очень “старых водителей”. А теперь представим, что в процессе развития цивилизации вдруг происходит объективная (т.е. не зависящая от желаний даже такого важного субъекта, как Черномора) смена левостороннего движения на правостороннее (образное представление во внелексических формах объективной смены отношений эталонных частот биологического и социального времени, см. рис. 2). После этого в обществе при смене поколений начинается процесс изменения логики социального поведения, в результате чего активизируется переход общества в целом от животного, а также демонического строя психики и строя психики зомби к человечному типу психики. При этом качественно меняется информационное состояние, в котором длительное время пребывало всё общество.
Для кого-то эти изменения — желанное, хотя и хладное утро, а для кого-то уже вечер и неприятности, связанные с неизбежной утратой управления и разрушением “дивного замка” (образ толпо-“элитарной” пирамиды). Всё это впереди, как предощущение будущего, но лишь для живущих в согласии с «законом времени». А пока о тех, чья наука против «времени закона» не сильна.
Вокруг брады его седой
Рабы толпились молчаливы,
И нежно гребень костяной
Расчёсывал её извивы;
Меж тем, для пользы и красы,
На бесконечные усы
Лились восточны ароматы.
О бороде читатель уже имеет представление, но у Черномора есть ещё “бесконечные усы”. В Толковом словаре В.И.Даля в пояснении к слову «память» читаем: «Мотать себе на ус». Бесконечные усы древнеегипетского жречества — самая большая глубина исторической памяти, своеобразное свидетельство искусства владения информационным оружием второго, хронологического приоритета. В перестроечное время, когда “правда” с левостороннего движения переходит на правостороннее, «Память» вдруг становится самым ругательным словом. “Бесконечные усы” Черномора обусловили формирование бритоголовой мафией библейской концепции концентрации производительных сил на глобальном уровне. Но поскольку эта концепция давно уже вошла в антагонистические противоречия с объективным ходом глобального исторического процесса и нарушает гармонию взаимоотношений человека с природой, то приходится лить на эти усы “восточны ароматы”, закручивать вокруг самой концепции “хитрые кудри”. Борода же, хотя и требует по-прежнему “костяного гребня”, но молчаливые арапы Глобального Предиктора пока ещё пользуются им нежно. Видимо, боятся порвать или запутать ростовщическую кредитно-финансовую систему.
Как вдруг, откуда ни возьмись,
В окно влетает змий крылатый;
Гремя железной чешуёй,
Он в кольца быстрые согнулся
И вдруг Hаиной обернулся
Пред изумлённою толпой.
Ну вот, появился и оборотень-урод. Для биоробота, созданного искусной рукой бритоголовой мафии, Черномор — собрат, которого чтить и бояться следует, но знать — опасно, ибо эта тайна может стать достоянием изумленной толпы. Глобальный Предиктор, видимо, не склонен был до поры до времени к прямому общению даже с раввинатом, и потому Hаина при первой встрече с карлой:
“Приветствую тебя”, — сказала, —
“Собрат, издавна чтимый мной!
Досель я Черномора знала
Одною громкою молвой”.
Судя по дальнейшим словам, раввинат до определённого момента не имел представления о методах управления Глобального Предиктора толпо-“элитарной” пирамидой. Но поскольку рассеяние евреев в обществе по существу представляет собою дезинтегрированную элементную базу в системе управления, то в программе Hаины должен быть заложен сигнал опасности. С появлением такого сигнала (тайный рок?) происходит замыкание во всей системе с одновременной идентификацией истинной роли Черномора в формировании программы поведения Hаины.
“Но тайный рок соединяет
Теперь нас общею враждой;
Тебе опасность угрожает,
Нависла туча над тобой”.
Остальное — эмоциональное приложение к программе:
“И голос оскорблённой чести
Меня к отмщению зовёт”.
Дальнейшее поведение бритоголового урода понятно. При этом нельзя забывать, что, лишившись шапки-невидимки, он вынужден демонстративно показывать свою психологическую устойчивость:
Со взором, полным хитрой лести,
Ей карла руку подаёт,
Вещая: “Дивная Hаина!
Мне драгоценен твой союз.
Мы посрамим коварство Финна”.
Далее — прямое признание соперничества на уровне концептуальных центров, сформированных жречеством образная и демонстрация силы, что требует со стороны Наины определённых интеллектуальных усилий для понимания существа образов.
“Но мрачных козней не боюсь:
Противник слабый мне не страшен;
Узнай чудесный жребий мой:
Сей благодатной бородой
Недаром Черномор украшен.
Доколь власов её седых
Враждебный меч не перерубит,
Никто из витязей лихих,
Никто из смертных не погубит
Малейших замыслов моих”.
Иносказательно Черномор раскрывает Hаине секрет глобальной финансово-кредитной системы и предупреждает, что борьба с ним “витязей лихих ” с помощью обычного оружия бесперспективна. Пушкин же в этой сценой даёт понять, что только через пресечение губительной для людей труда паразитизма ростовщической кредитно-финансовой системы, лежит путь пресечения своекорыстных стремлений Черномора к мировому господству и к преодолению библейского мировоззрения в коллективном бессознательном всех народов. Для общества в целом это признак не снижения, а повышение качества управления, но уже при другом информационном состоянии. Отсюда дальнейшие заклинания карлы — пустое бахвальство, хотя срок информационного пленения народов России назван довольно точно — век , т.е. столетие. Понимание происходящего и формирование концепции общественной безопасности, альтернативной библейской, — начало процесса освобождения из плена.
“Моею будет век Людмила,
Руслан же гробу обречён!”
И мрачно ведьма повторила:
“Погибнет он! погибнет он!”
Потом три раза прошипела,
Три раза топнула ногой
И чёрным змием улетела.
Оборотень-биоробот всё исполнил строго в соответствии с программой, в него заложенной. Шипеть и топать ногой ему и было предписано три раза. Итак, союз двух уродов определился. Заклинания произнесены, но... против «времени закона».
Вы помните, читатель, в 1917 году Людмила шуму наделала много, в страхе даже колпак “священного писания” ухватила, да и кулак у неё был по тем временам хоть и дрожащий, но довольно увесистый. Так что карла был сам не рад первому визиту к Людмиле. Действительно, пару раз горбун падал в глубокий экономический кризис, связанный с изменением роли “золотого стандарта” в финансово-кредитной системе. Потом оправился, приоделся, внешне стал выглядеть весьма респектабельным, и, поскольку второй визит проходил, как он понимал, в рамках библейской логики социального поведения толпы, то, натянув на себя маску христианского благочестия,
Блистая в ризе парчевой,
Колдун, колдуньей ободрённый,
Развеселясь, РЕШИЛСЯ ВНОВЬ
Нести к ногам девицы пленной
Усы, покорность и любовь.
Разряжен карлик бородатый,
Опять идёт в её палаты.
Но это уже балаган и маскарад перестройки. Людмилу на этот раз не проведешь, даже если гласность — на самые длинные усы и самую горячую любовь хищного карлы. Да, она пока ещё в плену, но идёт процесс смены логики социального поведения, Руслан с Финном уже повстречались и освобождение Люда Милого не за Горами. Задача же Людмилы в этой ситуации — придуриваться, “тянуть резину”, что она, кажется, и делает, оставаясь пока для горбуна недосягаемой.
Княжна ушла, пропал и след!
Кто выразит его смущенье,
И рёв, и трепет исступленья?
С досады дня не взвидел он.
Раздался карлы дикий стон:
“Сюда, невольники, бегите!
Сюда, надеюсь я на вас!
Сейчас Людмилу мне сыщите!
Скорее, слышите ль? сейчас!
Не то — шутите вы со мною —
Всех удавлю вас бородою!”
А это, сами понимаете, — истерика. Когда в процессе информационного противостояния у одной из сторон начинают преобладать эмоции, то это первый шаг к её поражению. А как в складывающейся ситуации ведёт себя другая сторона?
Читатель, расскажу ль тебе,
Куда красавица девалась?
Всю ночь она своей судьбе
В слезах дивилась и — смеялась.
Удивительно, но две последние строки по существу очень точная характеристика нравственного состояния нашего народа в мрачный период перестройки.
Её пугала борода,
Но Черномор уж был ИЗВЕСТЕН,
И был смешон, а никогда
Со смехом ужас несовместен.
Что поделаешь, так уж русский человек устроен: пугается — пока чего-то не понимает. А не понимал он долго механизма действия ростовщической кредитно-финансовой системы, как надгосударственного уровня управления в складывающемся глобальном мировом хозяйстве, хотя воздействие этого механизма постоянно ощущал на себе. С самим карлой только кажется, что дело обстоит проще. На первый взгляд, он, вроде бы, известен и потому внешне выглядит смешным, а порой даже жалким. Но в этом в некотором роде проявление самонадеянности народов России, поскольку всех скрытых приёмов, используемых карлой в информационной войне, Людмила ещё не знает. Уж если Hаина, как было показано в песне первой, наделена способностями Фантомаса, то надо понимать, автор столь уродливой Галатеи обязан владеть ими в совершенстве. Именно с этими способностями, как увидит дальше читатель, будут связаны многие трудности Людмилы и Руслана. Но проблемы, связанные с бородой бритоголового урода, всё-таки предстоит решать Руслану.
Черномор конечно обладает определённой мерой понимания, которой обусловлено его место в социальной и надсоциальной (в том числе и воображаемой) «идеальной иерархии». Что касается реальных иерархий, то они “колеблются” относительно идеально воображаемых. В реальных иерархиях эмоционально взвинченные возражения и назидания никогда не направлены вниз: всегда либо вверх — как “ропот”, бунт; либо на своём уровне — как склока. Поэтому «рев и топот исступления» карлы — показатель его места в реальной иерархии. В описанной выше сцене исчезновения Людмилы всё уже свершилось, но Черномор не понял ( тугодум?), что он уже ничтожество; “ничто”, возомнившее о себе “нечто”. Отсюда титул карлы — “Глобальный Предиктор”, мягко говоря, не отвечает существу дел в реальной иерархии управления, поскольку любое название — всего лишь гласный атрибут. Существо же дела — внутреннее содержание — осознание глобальной ответственности перед Богом и людьми Черномору недоступно.
В России же к решению этого вопроса всегда было два подхода: первый — противопоставить мафии бритоголовых свою, ещё более “крутую” мафию; второй — опереться в концептуальной деятельности на народ, допустив его к знаниям во всей их полноте. Путь первый невольно превращал всякое жречество в примитивное знахарство, с его основным атрибутом — необходимостью поддерживать монополию на знание, которая сводилась к примитивному — иметь свой “жирный кусок”. В конце концов, такое псевдожречество рано или поздно поедалось Черномором. Второй путь — раскрытие народу всей полноты знаний об управлении обществом — требовал терпения, понимания «законов времени», т.е. законов формирования в обществе исторически объективной нравственности вообще, и нравственности, отличающейся от толпо-“элитарной”, в частности. Для Пушкина — это и есть путь соединения Руслана и Людмилы. Каким он будет этот сложный путь обретения истины — видно из дальнейшего текста поэмы.
Навстречу утренним лучам
Постель оставила Людмила
И взор невольный обратила
К высоким, чистым зеркалам.
Вот это дело! С постелью русскому народу пора расстаться, коли толпо-“элитарная” пирамида всё равно в соответствии с “законом времени” рушится. Но чтобы это увидеть и понять, Людмиле пора обрести целостность миропонимания. Без обращения своего внутреннего взора к высоким и чистым зеркалам щита Персея этого достичь невозможно. А потому займемся колпаком горбуна, оказавшимся после первого визита незадачливого любовника в руках Людмилы, которая к тому времени:
Свои вчерашние наряды
Нечаянно в углу нашла;
Вздохнув, оделась и с досады
Тихонько плакать начала.
Соображает ли толпа п-РЕЗИДЕНТОВ и МЭР-инов, что подсунутые Людмиле болтливыми фарлафами вчерашние наряды из замшелых запасов Черномора ничего, кроме досады у неё вызвать не могут? А ну как тихий плач и «волненье своенравных дум» перейдут в крик ненависти и отчаяния, а увесистый кулак на этот раз вдруг не задрожит? Что тогда? Пушкин-то — не чета толпе п-РЕЗИДЕНТОВ — знал, «как страшен русский бунт бессмысленный и беспощадный», а потому пусть лучше уж события развиваются в соответствии с предсказанием, данным в поэме:
Однако с верного стекла,
Вздыхая, не сводила взора,
И девице пришло на ум,
В волненье своенравных дум,
Примерить шапку Черномора.
Любая приМЕРка — дело серьёзное, а уж примерка колпака “Священного писания” к голове народа требует тишины, уединенности и сосредоточенности. Владимир равноапостольный выбирал шапку из предложенных Черномором покрасивее, да посвободнее. Другими словами, Владимир-солнце, любивший попировать “в толпе могучих сыновей”, выбирал шапку без тщательной и многоразовой примерки, и естественно — без сравнительного анализа содержательной части “священных писаний”: иудаизма, христианства, и ислама. Да и откуда такой анализ мог появиться? Переводов на русский с греческого, латыни и арабского Торы (Пятикнижия Моисеевого) канонических Евангелий (не говоря уж об апокрифическом — Евангелии Мира Иисуса Христа от ученика Иоанна) и Корана в те времена не было. Каждое вероучение передавалось и воспринималось на основе устного рассказа заезжих эмиссаров. И соблазнился Равноапостольный прежде всего внешним блеском ритуала (православный — всегда был самым ярким) и мнимой свободой вероучения ( возможно наиболее близкой к системе верований древних славян). Для самого Владимира мнимость свободы принимаемого вероучения выражалась прежде всего в приемлемой лично для него формуле: «Питие есть веселие Руси».
Что касается мнения мафии бритоголовых, то для неё было безразлично, какую шапку натянет на голову своего народа Равноапостольный, — важно, чтобы скроена и сшита она была в ателье с вывеской “Черномор”. Возможно, что в качестве побудительных мотивов в действиях Владимира-Крестителя выступали соображения экономического характера: брал с большим запасом и на вырост. Другими словами, примерял на себя, а впоследствии натянул на глаза и уши не только себе, но и всему Люду Милому, отчего вся последующая история народов России — тьма густая и чудеса всяческие.
Людмилы нет во тьме густой
Похищена безвестной силой!
Вот вам и всё “HОУ-ХАУ”. Черномор решил свои проблемы, а у Владимира — сплошные эмоции, переходящие в истерику.
Но что сказал великий князь?
Сражённый вдруг молвой ужасной,
На зятя гневом распалясь,
Его и двор он созывает:
“Где, где Людмила?” — вопрошает
С ужасным, пламенным челом.
Руслан не слышит.
Попробуйте сами: натяните на уши такую шапку, будете как в “Библии”: “И слушают они, да не слышат!” А потому у Владимира — полный набор эмоций: причитанья, угрозы, заклинанья:
“Дети, други!
Я помню прежние заслуги:
О, сжальтесь вы над стариком!
Скажите, кто из вас согласен
Скакать за дочерью моей?
Чей подвиг будет не напрасен,
Тому — терзайся, плачь, злодей!
Не мог сберечь жены своей!” —
Ну это мы во второй песне уже слышали, когда разбирали наставление поэта. У тех, кто живёт не разумом, а страстями , от любви до ненависти — один шаг. Таким бездумным легко и народ отдать в вечную кабалу первому встречному фарлафу и страну распродать с молотка. А когда в ответ Люд Простой подобные действия квалифицирует как «жиды жидам Россию продают» , — новая истерика.
“Тому я дам её в супруги
C полцарством прадедов моих.
Кто же вызовется, дети, други?”
“Я!” — молвил горестный жених.
“Я! я!” — воскликнули с Рогдаем
Фарлаф и радостный Ратмир.
Когда равноапостольный говорит о “своих прадедах”, то надо отдавать отчёт, по чьей они родовой линии. По линии отца — одни, а по линии матери — другие. Последние, как говорит предание, были раввинами. Не оттого ли выбор шапки из ателье Черномора оказался столь скороспелым? И не потому ли среди тех, кто отозвался на призыв Владимира “пойти туда, не знаю куда и принести то, не знаю что” оказался и Фарлаф, так нежно опекаемый Hаиной.
“Я!” — молвил горестный жених.
“Я! я!” — воскликнули с Рогдаем
Фарлаф и радостный Ратмир:
“Сейчас коней своих седлаем,
Мы рады весь изъездить мир;
Отец наш, не продлим разлуки;
Не бойся, едем за княжной!”
Пушкин не только слова — буквы не напишет без смысла. В связи с этим стоит обратить внимание на то обстоятельство, что героев, бросившихся на поиски Людмилы, в поэме четверо, но “Я!” сказали только трое. Значит у кого-то из четверых на голове была другая шапка Черномора, отличная от той, что была натянута на глаза и уши соперников вкупе с папашей. Возможно ли предположить, что шапка молчуна была ему впору? Дело в том, что “впору” в ателье Черномора ничего не делали. И не потому, что Черномор поощрял халтуру (материал на шапки шёл добротный: информация откровений, начиная с “Евангелия от Эхнатона”, поступала с более высоких уровней организации иерархии Вселенной), — технология покроя и пошива “священных писаний”, предусматривающая обязательную зависимость клиентов ателье от мафии бритоголовых, имела своё “HОУ-ХАУ” — “чудо старых дней”.
Ну а если шапка молчуна была не велика и не впору, то должна быть маловата (ну, например, как ермолка раввинов), и, следовательно, должна была давить на голову, хотя и позволяла видеть и слышать больше соперников. Отсюда цирк, устроенный Черномором на свадьбе, для типа в ермолке — очередное представление, фокусы КИО (аббревиатура словосочетания — “Колдун, Исполняющий Обязанности”) с исчезновением “красавиц”. Такие фокусы вызывают бурную реакцию лишь у тех, кто видит их впервые. Тот, кто обречён присутствовать на всех представлениях, начинает скучать (даже если получает почётное звание “богоизбранного зрителя”), поскольку технологии фокусов не понимает (ермолка давит), а сценарий спектакля остаётся неизменным в веках.
Так кто же из четверых? Узнать не сложно, поскольку после представления, устроенного Черномором, первые трое, действительно отозвавшиеся на истерику Владимира, поехали “туда, не знаю куда, чтобы найти то, не знаю что” молча:
первый:
Руслан томился молчаливо,
И смысл и память потеряв;
второй:
Рогдай угрюм, молчит — ни слова...
Страшась неведомой судьбы;
третий:
Хазарский хан, в уме своем
Уже Людмилу обнимая;
четвёртый, единственный, не молчит:
Через плечо глядя спесиво
И важно подбочась, Фарлаф
Надувшись, ехал за Русланом.
Он говорит: “Насилу я
На волю вырвался, друзья!
Ну, скоро ль встречусь с великаном?
Уж то-то крови будет течь,
Уж то-то жертв любви ревнивой!
Повеселись, мой верный меч,
Повеселись, мой конь ретивый!”
Получается, что тип в ермолке, хоть технологии фокусов Черномора и не понимал, но какое-то общее представление о сценарии спектакля имел раньше и потому, в отличие других соискателей Людмилы, ни в каких прямых столкновениях участвовать не собирался.
Критика предложенного здесь варианта типа “ну как же, иначе не в рифму” — не состоятельна по причине, что рифмует не “критик”, а поэт, ответивший в “Домике в Коломне” сразу на все критики подобного рода:
Порой я стих повёртываю круто,
Всё ж видно — не впервой я им верчу!
А как давно? Того и не скажу-то.
На критиков я еду, не свищу,
Как древний богатырь, — а как наеду...
Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду.
Кстати, здесь и ответ на возможный вопрос читателя по поводу столь частого обращения к “Домику в Коломне”. Не удивляйтесь, мы будем это делать и дальше, поскольку сами видите, что связь “Домика в Коломне” с “Русланом и Людмилой” — прямая. И никакая это не случайность, а своего рода предопределённость, поскольку всё в творчестве Пушкина взаимосвязано, то есть едино и целостно, как един и целостен мир, который его творчество отражает. Что касается самого “Домика в Коломне”, то считаем необходимым обратить внимание читателя на ПОРОГ домика: он одного уровня с порогом “хижины”, о которой шла речь в “Песне второй”.
Однако, вернёмся к Людмиле. Её мы оставили, когда она решила САМА примерить шапку Черномора. Условия для этого подходящие:
Всё тихо, никого здесь нет;
Никто на девушку не взглянет...
И время указано довольно точно, если идентифицировать начало процесса, в котором Людмила начала самостоятельно вертеть шапкой, скроенной две тысячи лет назад в ателье Черномора. В 1917 г. в России и за рубежом многие были поражены, с какой скоростью завертела Людмила шапкой Черномора. Морис Палеолог, посол Франции в России, будучи свидетелем захоронения жертв февральской (правильнее было бы называть — пуримской, поскольку была приурочена к “веселому еврейскому празднику пурим”) революции, даже записал в своём дневнике 5 апреля 1917 г. по этому поводу следующее:
«Сегодня с утра огромные, нескончаемые шествия с военными оркестрами во главе, пестря чёрными знаменами, извивались по городу, собрав по больницам двести десять гробов, предназначенных для революционного апофеоза. По самому умеренному расчёту число манифестантов превышает 900 тысяч. А между тем ни в одном пункте по дороге не было беспорядка или опоздания. Все процессии соблюдали при своём образовании, в пути, при остановках, в своих песнях идеальный порядок... (сравните пьяный балаган бейтаровцев и кооператоров перед “Белым домом” 20 августа 1991 г. и похороны трёх жертв “революции” 25 августа 1991 г. — Авт.)
Но что больше всего поражает меня, так это то, что не достает церемонии: духовенства. Ни одного священника, ни одной иконы, ни одного креста. Одна только песня: Рабочая Марсельеза.
С архаических времён Святой Руси и Святого Владимира, с тех пор, как в истории появился русский народ (для француза Палеолога, потомка византийских Палеологов, русский народ явился в глобальном историческом процессе вместе с появлением в Париже Анны, внучки Владимира. Таковы обычные ”элитарные” представления о возрасте не своего, чужого народа, основанные на примитивном знании его истории. — Авт.), впервые великий национальный акт совершается без участия церкви. Вчера ещё религия управляла всей публичной и частной жизнью; она постоянно врывалась в неё со своими великолепными церемониями (понимает, что речь идёт о красивой шапке, выбранной его далёким предком. — Авт.), со своим обаятельным влиянием, с полным господством над воображением и сердцами, если не умами и душами (красивая шапка, но свободная — потому легко ею вертеть на голове народа; этого посол не понимает, и потому дальше — одни эмоции. — Авт.). Всего несколько дней тому назад эти тысячи крестьян, рабочих, которых я вижу проходящими теперь передо мной, не могли пройти мимо малейшей иконы на улице без того, чтобы не остановиться, не снять фуражки и не осенить грудь широким крестным знамением?»
Так что же увидел и не понял в мировоззрении русского народа в феврале 1917 г. французский посол Морис Палеолог? Да то самое, что увидел и понял ещё в 1817 г. в характере будущей 17-летней Людмилы (история — стара, а народ — вечно молод, если душа и разум не раздавлены шапкой Черномора) восемнадцатилетний Первый Поэт России и верно отобразил в символах, понятных народу и недоступных элите.
А девушке в семнадцать лет
Какая шапка не пристанет!
Рядиться никогда не лень!
Людмила шапкой завертела;
На брови (не видно. — Авт.),
прямо (не слышно. — Авт.),
набекрень
(и слышно, и видно, но... на одно ухо и один глаз, т.е. правда оказалась слева, а славословие — справа, где по-прежнему и не видно и не слышно; тогда остаётся одно),
И задом наперёд надела.
Замечательно! А это как раз то, что надо! Тут открывается главный секрет Черномора. Со всем, что он советует через “Священное писание”, которым бритоголовый урод отгораживается от толпы, чтобы самому оставаться невидимым, — соглашайся, но понимай, что к чему, и поступай наоборот.
И что ж? о чудо старых дней!
Людмила в зеркале пропала;
Перевернула — перед ней
Людмила прежняя предстала;
Назад надела — снова нет;
Сняла — и в зеркале! “Прекрасно!
Добро, колдун, добро, мой свет!
Теперь мне здесь уж безопасно;
Теперь избавлюсь от хлопот!”
И шапку старого злодея
Княжна, от радости краснея,
Надела задом наперёд.
На ус мотайте, демократы, снова торопливо натягивающие народу на голову “суперкнигу”. “Hоу-хау” старых дней уже разгадано, а потому песни Hаины и Фарлафа на тему Библии “Люби ближнего, как самого себя”, “о голубе сизокрылом, который, ласково воркуя, давно клюет чужое просо” (слова и музыка Черномора), Людмила понимает иначе, то есть по Козьме Пруткову —
«Люби ближнего, но не давайся ему в обман!»:
Но возвратимся же к герою.
Не стыдно ль заниматься нам
Так долго шапкой, бородою,
Руслана поруча судьбам?
Нет, не стыдно, ибо без раскрытия “чуда” шапки и бороды, без преодоления “дремучего леса” иносказаний невозможно будет выйти к “широкому долу”, в котором судьба Руслана и Людмилы, а, следовательно, и России, только и сможет открыться в глобальном историческом процессе. Не сделай мы этого — долго ещё не наступит долгожданное утро.
Свершив с Рогдаем бой жестокий,
Проехал он дремучий лес;
Пред ним открылся дол широкий
При блеске утренних небес.
Трепещет витязь поневоле:
Он видит СТАРОЙ БИТВЫ поле.
Приближается утро. Но почему же трепещет витязь, да ещё “поневоле?” Он безоружен после стычки с Рогдаем? Или его страшит вид “долины смерти” — “старой битвы поле”? Образ “поля битвы” — несомненно, один из запоминающихся в поэме. Но чтобы понять и раскрыть его содержательную сторону, надо внимательно прислушаться к внутреннему монологу Руслана.
Со вздохом витязь вкруг себя
Взирает грустными очами.
“О поле, поле, кто тебя
Усеял мёртвыми костями?
Чей борзый конь тебя топтал
В последний час кровавой битвы?
Кто на тебе со славой пал?
Чьи небо слышало молитвы?”
К России в мире отношение разное. Одни — те, кто понаглее, считают её “страной дураков”, другие — те, кто похитрее, считают её “полем чудес”. И только сама Россия и её формирующийся Внутренний Предиктор осознают, что для тех и других она — всего лишь поле боя. А если хитрые и наглые веками лезли в её пределы, значит было на этом поле за что биться. Но все прошлые войны, в которых Россия отстаивала свою независимость, не идут ни в какое сравнение с той, которую повел против неё Черномор с 18 августа 1948 года. Если все прошлые войны велись на уровне шестого, максимум — пятого приоритетов (обычное оружие и оружие геноцида), то с момента подписания директивы СHБ США 20/1 от 18.08.48 г., почти полвека, Глобальный Предиктор ведёт с непокорной региональной цивилизацией — Россией войну с применением обобщённого информационного оружия первых пяти приоритетов:
— мировоззренческого — методологического;
— хронологического — исторического;
— идеологического — технологического;
— экономического — финансового;
— геноцидного — (алкоголь, наркотики, генная инженерия, радиация).
Это война концептуальная, ибо указанная директива гласит:
«Речь идёт прежде всего о том, чтобы сделать и держать Советский Союз слабым в политическом, военном и психологическом отношениях по сравнению с внешними силами, находящимися вне пределов его контроля. Не следует надеяться достичь полного осуществления нашей воли на русской территории, как мы это пытались сделать в Германии и Японии (шестой приоритет, для поддержания военного паритета на котором мы тратили самые большие средства, сорок четыре года назад был признан в борьбе с Россией бесперспективным. — Авт.). Мы должны понять, что конечное урегулирование должно быть политическим.
Если взять худший случай, то есть сохранение Советской власти над всей или почти всей советской территорией, то... мы должны создавать автоматические гарантии, обеспечивающие, чтобы даже некоммунистический и номинально дружественный к нам режим:
а) не имел большой военной мощи;
б) в политическом отношении сильно зависел от внешнего мира;
в) не имел серьёзной власти над главными национальными меньшинствами;
г) не установил ничего похожего на железный занавес.
В случае, если такой режим будет выражать враждебность к коммунистам и дружбу с нами, мы должны позаботиться, чтобы эти условия были навязаны не оскорбительным или унизительным образом. Но мы обязаны не мытьем, так катаньем навязать их для защиты наших интересов». (Н.Н.Яковлев, “ЦРУ против СССР”, М., 1985, с. 40 — 41).
На пятидесятом году ведения холодной (информационной) войны основные положения Директивы Совета Национальной Безопасности США, исполнились почти дословно. Это что, “чудо старых дней”, или некое “ноу-хау?” Нет, это демонстрация высокого искусства владения методами бесструктурного управления. Овладеть ими без понимания хода глобального исторического процесса и места в нём России — невозможно. Вот тут-то и нужна самая большая глубина исторической памяти. С памятью же у нас сегодня дела обстоят не лучшим образом: до перестройки была вполне добротно сделанная “Память” В.Чивилихина, которую потом кто-то аккуратно подменил эмоционально-бессодержательной “Памятью” Д.Васильева, а закончилось всё “мемориалом”, да и тот оказался апрельским. А на Руси поговорка издревле водится:
«1 апрель — никому не верь». Народ никому и не верит, но это не избавляет его от необходимости восстановления собственной исторической памяти. Отсюда и вопрос грустный Руслана:
“Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло ТРАВОЙ ЗАБВЕHЬЯ?..
Времён от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья!”
Вопрос о “траве забвенья”, весьма серьёзный, поскольку в “Предисловии” монологу Руслана отведено особое внимание, разумеется в форме вопросов всё того же — то ли “непомнящего” , то ли непонимающего г. NN:
«Зачем Руслан говорит, увидевши поле битвы...:
“О поле, поле, кто тебя
Усеял мёртвыми костями?
. . . . . . . . . . . .
Зачем же, поле, смолкло ты
И поросло травой забвенья
Времён от вечной темноты,
Быть может, нет и мне спасенья! и проч.?
Так ли говорили русские богатыри? И похож ли Руслан, говорящий о ТРАВЕ ЗАБВЕHЬЯ И ВЕЧHОЙ ТЕМHОТЕ ВРЕМЁH (подчёркнуто Пушкиным), на Руслана, который через минуту восклицает С ВАЖHОСТЬЮ СЕРДИТОЙ (выделено Пушкиным):
Молчи, пустая голова!
. . . . . . . . . . .
Хоть лоб широк, да мозгу мало!
Я еду, еду, не свищу.
А как наеду, не спущу!
. . . Знай наших! и проч.?»
Так поэт показывает, что ответственность за появление “травы забвения” в России лежит на правительстве — пустой Голове, отделённой Черномором от народа мечом методологии познания на основе Различения.
Но вскоре вспомнил витязь мой,
Что добрый меч герою нужен
И даже панцирь: а герой
С последней битвы безоружен.
Победа над языческой “элитой” — это не только торжество христианства на Руси, но и утрата методологии познания, осмысления и управления на основе Различения — меча, которым в какой-то мере владело святорусское жречество.
При свете трепетном луны
Сразились витязи жестоко;
Сердца их гневом стеснены,
Уж копья брошены далеко,
УЖЕ МЕЧИ РАЗДРОБЛЕHЫ.
Внутренний Предиктор России начинает собирать свои доспехи, то есть готовит “Разгерметизацию” всех знаний о глобальном историческом процессе. Происходит это одновременно с пробуждением поля, поросшего травой забвенья. Причём, как мы убедились, за время так называемой “перестройки” “треска и звона” бессодержательного было много. Были и возражения: “Зачем ворошить прошлое?” Но Руслан делает своё дело без лишних эмоций и с пониманием.
Обходит поле он вокруг;
В кустах, среди костей забвенных,
В громаде тлеющих кольчуг,
Мечей и шлемов раздробленных
Себе доспехов ищет он.
Проснулись гул и степь немая,
Поднялся в поле треск и звон;
Он поднял щит, не выбирая,
Нашёл и шлем и звонкий рог;
Но лишь меча сыскать не мог.
Собственную защиту Внутренний Предиктор разработал, используя опыт прошлого, а вот что касается оружия нападения, соразмерного уровню понимания общего хода вещей, сложившемуся в обществе после смены соотношения эталонных частот биологического и социального времени, то здесь возникли определённые трудности.
Долину брани объезжая,
Он видит множество мечей,
Но все легки да слишком малы,
А князь красавец был не вялый,
Не то, что витязь наших дней.
Чтоб чем-нибудь играть от скуки,
Копьё стальное взял он в руки,
Кольчугу он надел на грудь
И далее пустился в путь.
Что ж, для первого хорошего и верного удара копьё — тоже оружие, особенно если попадает в чей-то не в меру болтливый язык. Не стоит забывать и о копье Георгия Победоносца, поражающего Змия Крылатого — того самого, который влетает в окно замка Черномора, «гремя железной чешуей». Однако цель Руслана — Черномор. Главное же препятствие на пути к этой цели — огромная Голова, символ правительства России, которое никогда не было способно сформулировать устойчивую концепцию развития страны, выражающую долговременные интересы её народов. Тут есть над чем задуматься. Вся сцена Руслана с головой происходит при луне.
Уж побледнел закат румяный
Над усыплённою землёй;
Дымятся синие туманы.
Известно, что туман синего Иоаннова масонства шотландского ритуала был принят элитой России в начале XX века, и первое буржуазное правительство после февральской революции оказалось полностью масонским.
И всходит месяц золотой;
Померкла степь. Тропою тёмной
Задумчив едет наш Руслан
И видит: сквозь ночной туман
Вдали чернеет холм огромный,
И что-то страшное храпит.
Правительство для народа всегда было тёмным и непонятным, как непонятны были и принципы, которыми оно руководствовалось в управлении.
Руслан внимает и глядит
Бестрепетно, с покойным духом;
Но, шевеля пугливым ухом,
КОHЬ упирается, дрожит,
Трясёт упрямой головою,
И грива дыбом поднялась.
Очень точная и ёмкая характеристика отношения простого люда России к любому правительству.
Вдруг холм, безоблачной луною
В тумане бледно озарясь,
Яснеет.
Луна в поэме — символ иудаизма, поскольку еврейство ничего не создаёт само, а светит отражённым светом культурного наследия всех народов. Свет луны — вторичный . В этом тоже есть определённая символика: еврейство подхватывает и “переизлучает” подобно “луне в обществе” то, что приходит к нему извне, и что оно пытается приспособить к осуществлению возложенной на него миссии, будучи лишено собственного творческого начала. Это относится и к реформаторской активности еврейства в области государственного устройства и деятельности концептуально безвластных правительств разных стран. А вот каким видит правительство (любое, не способное осуществлять полную функцию управления и вести самостоятельную концептуальную деятельность) Пушкин:
... смотрит храбрый князь —
И чудо видит пред собою.
Найду ли краски и слова?
Пред ним живая голова.
Огромны очи сном объяты;
Храпит, качая шлем пернатый,
И перья в тёмной высоте,
Как тени, ходят, развеваясь.
Что касается перьев, то с них начинает свою активную деятельность каждое новое правительство. При этом перья могут быть самые разные: от гусиных и утиных до грачиных и лебединых. Пернатый (или пархатый — в темноте не разобрать) шлем правительства, имея полный набор таких украшений, даже для верноподданного демократического окружения, представляется ужасным.
В своей ужасной красоте
Над мрачной степью возвышаясь,
Безмолвием окружена,
Пустыни сторож БЕЗЫМЯHHОЙ,
Руслану предстоит она
Громадой грозной и туманной.
Своеобразная характеристика демократической диктатуры с монополией на средства массовой информации. Примерно такой предстаёт Голова Внутреннему Предиктору, осознавшему всю полноту ответственности за судьбу Людмилы.
В недоуменье хочет он
Таинственный разрушить сон.
Вблизи осматривая диво,
Объехал голову кругом
И стал пред носом молчаливо;
Щекочет ноздри копиём.
Внутренний Предиктор щекочет ноздри Головы копиём “Разгерметизации”, то есть кладет на стол правительства материалы, раскрывающие ход глобального исторического процесса, а также роль в нём жречества, знахарства, масонства и еврейства.
И, сморщась, голова зевнула,
Глаза открыла и чихнула...
Поднялся вихорь, степь дрогнула,
Взвилася пыль; с ресниц, с усов,
С бровей слетела стая сов;
Проснулись рощи молчаливы,
Чихнуло эхо.
Минерва (Афина) — богиня мудрости — изображалась в виде суровой и величественной девы, чаще всего в длинном одеянии и в полном вооружении: с копьём, щитом и в шлеме. У ног её сидит обычно священная птица — сова. Отсюда изречение: «Сова Минервы вылетает по ночам», т.е. ночью, когда сознание отключено и в обход его, через подсознание многое можно бесконтрольно внушить человеку. Слова: «С ресниц слетели стаи сов», — предупреждение читателю: мудрые мысли давно покинули Голову, а все её дальнейшие поступки — результат утраты ею здравого смысла. Поэтому любая попытка указать правительству на концептуальную неопределённость проводимой им внутренней и внешней политики ничего кроме бессмысленного гнева у пустой Головы вызвать не может. А как на этот гнев реагирует толпа непосвящённых?
... конь ретивый
Заржал, запрыгал, отлетел,
Едва сам витязь усидел,
И вслед раздался ГОЛОС ШУМHЫЙ:
“Куда ты, витязь неразумный?
Ступай назад, я не шучу!
Как раз нахала проглочу!”
Шумный голос — это прежде всего голос “элиты”, всегда готовой оказать поддержку правительству. Однопартийная (марксистско-троцкистская) или многопартийно-демократическая, она одинаково страдает бессодержательным словоблудием и бездумной верноподданностью, поскольку ей присущи все виды калейдоскопического идиотизма. Но с точки зрения Внутреннего Предиктора “элита” — тоже толпа, только более информированная в части фактологии, а потому более наглая и циничная по отношению к другой толпе, стоящей ниже её в толпо-“элитарной” пирамиде. Отсюда и отношение к ней — презрительное.
Руслан с презреньем оглянулся,
Браздами удержал коня
И с гордым видом усмехнулся.
Правительство пытается что-то ответить на вызов Внутреннего Предиктора, но в силу хронического заболевания, рассмотренного выше, и низкого уровня понимания происходящего ведёт себя нагло, самоуверенно, не отдавая отчёта в возможных последствиях.
“Чего ты хочешь от меня? —
Нахмурясь, голова вскричала. —
Вот гостя мне судьба послала!
Послушай, убирайся прочь!
Я спать хочу, теперь уж ночь,
Прощай!”
Правительство не понимает «закона времени», и потому просто хамит. Ответ Внутреннего Предиктора не оставляет сомнений в решимости привести в чувство пустую Голову.
Но витязь знаменитый,
Услыша грубые слова,
Воскликнул с важностью сердитой:
“Молчи, пустая голова!
Слыхал я истину, бывало:
Хоть лоб широк, да мозгу мало!
Я еду, еду, не свищу,
А как наеду, не спущу!”
После таких слов из Головы полезли эмоции, поскольку сказать по-прежнему нечего, а туловище утрачено ею по своей же дурости.
Тогда, от ярости немея,
Стеснённой злобой пламенея,
Надулась голова; как жар,
Кровавы очи засверкали;
Напенясь, губы задрожали,
Из уст, ушей поднялся пар —
И вдруг она, что было мочи,
Навстречу князю стала дуть.
На толпу, до тех пор пока она не станет народом, такие фокусы правительства, подаваемые через средства массовой информации, ещё как-то действуют.
Напрасно конь, зажмуря очи,
Склонив главу, натужа грудь,
Сквозь вихорь, дождь и сумрак ночи
Неверный продолжает путь;
Объятый страхом, ослеплённый,
Он мчится вновь, изнеможённый,
Далече в поле отдохнуть.
Это краткая и полная характеристика поведения толпы в кризисных ситуациях. Задача Руслана чрезвычайно сложная: помочь толпе стать народом.
Вновь обратиться витязь хочет —
Вновь отражён, надежды нет!
“Правительство наше, кажется, сошло с ума”, — часто можно слышать в годы перестройки. Получается, что Пушкин такое состояние Головы угадал довольно точно.
А голова ему вослед,
КАК СУМАСШЕДШАЯ, хохочет,
ГРЕМИТ: “Ай, витязь! ай, герой!
Куда ты? тише, тише, стой!
Эй, витязь, шею сломишь даром;
Не, трусь, наездник, и меня
Порадуй хоть одним ударом,
Пока не заморил коня”.
И между тем она героя
Дразнила страшным языком.
Известно, что нагнетать бессмысленные эмоции — дело не безопасное. Но если Голова пустая, а делать что-то надо, то нагнетание страстей — “последнее прибежище негодяя”. Одна из знаковых фигур начала перестройки (Станкевич), как-то проболталась о главном секрете языка Головы: «Если бы мы были сильны, нам бы не следовало разыгрывать карту гласности». В этом изречении — своеобразное признание интеллектуального иждивенчества демократического сброда: сами в мировоззренческом плане ничего содержательно нового предложить не могут, а предать огласке то, что созрело в глубинах народного сознания — страшно.
Руслан “левой” рукой держит узду, но “ПРАВАЯ” у него свободна! Не пора ли воспользоваться удачным случаем — гласность всё-таки!
Руслан, досаду в сердце кроя,
Грозит ей молча копиём,
Трясёт его рукой свободной,
И, задрожав, булат холодный
Вонзился в дерзостный язык.
И кровь из бешеного зева
Рекою побежала вмиг.
Это должно означать: все концептуальные работы (“Раз¬гер¬метизация”, “Мёртвая вода” и др.) рано или поздно будут опубликованы в достаточном количестве и, следовательно, станут доступны всему обществу. После этого Голове-правительству будет не до шуток, не до театрализованных представлений, действие которых специально было вынесено в толпу на площади и улицы, подобных тем, которые в августе 1991 г. устроило ГКЧП.
От удивленья, боли, гнева,
В минуту дерзости лишась,
На князя голова глядела,
Железо грызла и бледнела.
Другими словами, балаган концептуально неопределённых реформ рано или поздно закончится, еврейскому суфлеру дадут по шее и выкинут из будки советологов. После этого, видимо, правительству предстоит пережить сцену, напоминающую финал пьесы Гоголя “Ревизор”.
В спокойном духе горячась,
Так иногда средь нашей сцены
Плохой питомец Мельпомены,
Внезапным свистом оглушён,
Уж ничего не видит он,
Бледнеет, ролю забывает,
Дрожит, поникнув головой,
И, заикаясь, умолкает
Перед насмешливой толпой.
В переводе на язык современной политики, толпа сувенирных президентов (случайно ли после августа 1991 г. многие из них — служители муз) может оказаться в положении актёра, который “свою ролю не знал, не знал, да и забыл”. Тут уж Руслан зевать не должен.
Счастливым пользуясь мгновеньем,
К объятой голове смущеньем,
КАК ЯСТРЕБ, богатырь летит.
(Вспомните видение поэта с ПОРОГА хижины! Так Руслан обретает черты Внутреннего Предиктора России. Пушкинская символика всегда точна и содержательно определена).
С подъятой, грозною десницей
И в щёку тяжкой рукавицей
С размаха голову разит.
Раскрытие всех тайн посвящений — равно — внутренних запретов на осмысление информации мировоззренческого характера, которыми через суфлёров Черномора и Hаины веками пользовалась Голова, считавшая себя также посвящённой в нечто, — самая страшная для неё пощёчина. После этого доступ к мечу методологии на основе Различения открыт для Руслана.
И степь ударом огласилась;
Кругом росистая трава
Кровавой пеной обагрилась,
И, зашатавшись, голова
Перевернулась, покатилась,
И шлем чугунный застучал.
Тогда на месте опустелом
МЕЧ богатырский засверкал.
Это и есть тайна тайн Черномора — его главное «чудо старых дней». Многие поколения среди простого Люда жила легенда о том, что чудесный “МЕЧ-КЛАДЕHЕЦ” будет когда-нибудь достоянием его богатырей и те освободят русский народ от всех злых сил. С этого момента Руслан — не просто Внутренний Предиктор России — он Концептуальная власть глобального уровня ответственности.
Наш витязь в трепете весёлом
Его схватил и к голове
По окровавленной траве
Бежит с намереньем ЖЕСТОКИМ
Ей нос и уши обрубить.
Уровню глобальной заботы и ответственности бессмысленные эмоции только во вред. Произвол возможен, но... обязательно нравственно правый, и лишь в том случае, если он способствует росту меры понимания в обществе “общего хода вещей”. Если же этого не происходит, то:
Уже Руслан готов разить,
Уже взмахнул мечом широким —
Вдруг, изумлённый, внемлет он
Главы молящей жалкий стон...
И тихо меч он опускает,
В нём гнев свирепый умирает,
И мщенье бурное падёт
В душе, моленьем усмирённой:
Так на долине тает лёд,
Лучом полудня поражённый.
Этим фрагментом поэт предупреждает о том, что при любой смене правительства не должна разрушаться государственность, не должны уничтожаться его основные институты информационной поддержки и управления (разведка, комитет государственной безопасности, управление по борьбе с преступностью, а также их архивы; в образах Пушкина — нос и уши Головы). Кроме того, Голова после освобождения от ЧУГУHHОГО шлема может сообщить некоторые полезные сведения, которые (даже без понимания ею содержания) могут представлять для общества определённую ценность. При таком подходе второй смысловой ряд откровений Головы о её бездумном сотрудничестве с Черномором приобретают особый интерес. Но при этом не следует забывать, что “про¬светленье” в Правительстве наступает лишь после хорошей затрещины и только после того, как меч методологии на основе Различения, становится достоянием Концептуальной власти России. Отсюда послушание Головы — следствие роста мера понимания общего хода вещей Русланом по отношению к мере понимания Черномора. То есть это послушание вынужденное, т.е. “со вздохом”.
Ты вразумил меня, герой, —
Со вздохом голова сказала, —
Твоя десница доказала,
Что я виновен пред тобой;
Отныне я тебе послушен;
Но, витязь, будь великодушен!
Достоин плача жребий мой.
В сущности, это плач о том, как национальный совет старейшин славянства в процессе перехода общества к государственности, самонадеянно считал жреческие структуры ВСЕХ национальных общин своими меньшими братьями.
Через два года после завершения поэмы в стихотворении “Песнь о вещем Олеге” Пушкин подведёт итог своим раздумьям о судьбе языческой военной элиты при её столкновении с жречеством, в котором самонадеянная родовая знать тех времён видела лишь “вдохновенных кудесников”. На легкомысленную просьбу “вещего” Олега приоткрыть его матрицу судьбы за определённое вознаграждение — “коня” — мудрый старец с достоинством отвечает:
“Волхвы не боятся могучих владык,
А княжеский дар им не нужен;
Правдив и свободен их вещий язык
И с волей небесною дружен..
Грядущие годы таятся во мгле;
Но вижу твой жребий на светлом челе”.
Не правда ли, мы узнаем манеру общения с сильными мира сего Финна, который даёт оценку поведения воинственной толпы (коня — по символике Пушкина) и предсказание будущего в образной форме:
“Твой конь не боится опасных трудов;
Он, чуя господскую волю,
То смирный стоит под стрелами врагов,
То мчится по бранному полю.
И холод и сеча ему ничего...
Но примешь ты смерть от коня своего”.
Будучи лишена Различения Свыше, “вещая” Голова дохристианской Руси поняла иносказание дословно и была уничтожена раввинатом через поражение сознания воинственной языческой толпы библейским мировоззрением.
Так вот где таилась погибель моя!
Мне смертию кость угрожала!
Из мёртвой главы гробовая змея
Шипя между тем выползала;
Как чёрная лента, вкруг ног обвилась,
И вскрикнул внезапно ужаленный князь.
Из поэмы мы знаем, что Наина при необходимости могла обратиться и в кошку, и в змею. В “Песне первой” также было показано, как лишённые Свыше Различения старейшины родоплеменных общин, принимая титул царей, не способны были отличить жречество от знахарства. Процесс отношений царской “элиты” и жречества, превращающегося в период становления широкодоступной письменности в знахарство, хорошо показан у Плутарха. Описывая возмущение Александра Македонского после опубликования некоторых работ широко известного Западной цивилизации жреца-философа Аристотеля, Плутарх приводит любопытные письма знаменитого полководца:
«Ты поступил неправильно, обнародовав учения, предназначенные только для устного преподавания. Чем же мы будем отличаться от остальных людей, если те самые учения, на которых мы были воспитаны, сделаются общим достоянием? Я бы хотел превосходить других не столько могуществом, сколько знанием о высших предметах».
Успокаивая уязвлённое честолюбие царя, Аристотель объясняет ему, что «хотя эти учения и обнародованы, но вместе с тем как бы и не обнародованы».
В этом примере хорошо видно, что Александр Македонский — греческая Голова, лидер “элиты”, воспринимает Аристотеля в качестве авторитета-жреца. Но для жреца-знахаря царь-полководец — такой же толпарь, как и все прочие не владеющие методологией познания на основе Различения, только допущенный знахарями к особым видам профессиональных знаний, до которых не допущены другие толпари рангом помельче. Сам Аристотель, обеспокоенный сохранением монополии на Знание ещё больше, чем Александр, предстаёт в данном случае не жрецом, а знахарем и потому намекает царю, что публикация в некотором роде дефективная, т.е. представляет собой скорее ЗВОH о Знании, чем само Знание. Это — исторический факт, описанный известным историком Плутархом (сам был дельфийским жрецом), показывает, как Голова, мнившая себя действительной элитой, и мафия бритоголовых охраняли монополию на Знание и “сотрудничали” в сфере управления, но... каждый в меру своего понимания. Интересно, что Голова в “сотрудничестве” подобного рода самоопределилась в качестве супостата, т.е. врага народам:
И я был витязь удалой!
В кровавых битвах супостата
Себе я равного не зрел;
Счастлив, когда бы не имел
СОПЕРHИКОМ меньшого брата!
Последние две строки знаменуют низкий уровень понимания Головы и достаточно высокий уровень понимания поэта, который устами Головы даёт представление о механизме “соперничества”.
В противостоянии концептуальных центров при толпо-“элитарной” нравственности, господствующей в обществе, объективно успех сопутствует тому, кто первым способен выйти на более высокую меру понимания общего хода вещей. Такая мера понимания достижима там, где по каким-то условиям допустима самая высокая динамика изменения соотношения скоростей информационного обновления на генетическом и внегенетическом уровне. С большой степенью вероятности этот феномен мог проявиться в регионах, получивших общеупотребительное название “ центров цивилизации”, т.е. там, где глобальный исторический процесс шёл с максимально возможной скоростью с учётом всех этапов его развития. А самая большая скорость этих процессов, как правило, была там, где устойчиво, по каким-то причинам, поддерживался самый высокий уровень социальной напряжённости, который объективно (в статистическом смысле) проявлялся прежде всего в регионах с очень высокой плотностью населения. Это, конечно, был быстрый рост, но как показывает Пушкин, рост «самый глупый», ибо вектор целей общества, живущего и развивающегося в условиях такого “быстрого” роста, также быстро расходится с вектором целей природы и её Создателя, который и обладает самой высокой мерой понимания общего хода вещей, как Творец — Вседержитель, по отношению к человечеству в целом.
Так человеческое общество, являясь порождением, а, следовательно, и частью её, вступает в этих регионах в антагонистические противоречия с нею. Отсюда пушкинское выражение: «глупый рост» — определённая мера (в данном случае — недостаточности) реализации статистически предопределённого природой потенциала развития человека. С высоты же «глупого роста» всё это видится как “прогресс”, в котором отображена губительная для Природы и Человечества сторона самого явления “цивилизации”.
Объективно сложилось так, что славяне на просторах центральной части огромного евразийского континента изначально имели самую низкую плотность расселения. Вектор целей их общности дольше всех пребывал в единстве с вектором целей матери-Природы, что позволило им наиболее полно реализовать потенциал Человека. Это, конечно, рост медленный, но в то же время и “дивный”, раскрывающий секрет непостижимого для “цивилизаторов” счастья народов России, дивное предназначение их высокой духовной миссии. Но здесь же открываются и причины сетования “цивилизаторов” по поводу того, что с высоты «глупого роста»:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить,
У ней особенная стать,
В Россию можно только верить.
Ф. И. Тютчев
Далее Голова продолжает:
“Коварный, злобный Черномор,
Ты, ты всех бед моих виною!
Семейства нашего позор,
РОЖДЁHHЫЙ КАРЛОЙ, С БОРОДОЮ,
Мой дивный рост от юных дней
Не мог он без досады видеть
И стал за то в душе своей
Меня, жестокий, ненавидеть.
Я был всегда HЕМHОГО ПРОСТ,
Хотя высок, а СЕЙ HЕСЧАСТHЫЙ,
Имея самый ГЛУПЫЙ РОСТ,
Умён как бес — и зол ужасно.”
Рассказ Головы — пример того, как Пушкин немногими словами умел передать большой и содержательно значимый объём информации, изящно обходя при этом сложные завалы — нагромождения историков-мифотворцев. Образ Черномора в интерпретации Головы — это образ, навязанный Голове знахарством языческой военной “элиты” (в данном случае славянской), получившей в результате своего сотрудничества с мафией бритоголовых то, чего она и заслужила. Рассказ о конфликте Головы с “меньшим братом” ценен простотой, а на Руси простота всегда считалась хуже воровства. Голова и не скрывает своей простоты, но благодаря этому её качеству поэту удаётся вскрыть и передать потомкам (как бы в душевной простоте) самую великую тайну — на чем сломалось славянское знахарство и как мафии бритоголовых удалось на достаточно длительный период времени (до смены логики социального поведения) подмять под себя славянский этнос.
Военная языческая “элита” славян, не владея методологией на основе Различения, самоуверенно причислила жречество, превратившееся со времён введения на Руси письменности в знахарство, к своему семейству, посчитав его “меньшим братом”. Но это не значит, что такого же мнения о Голове был Черномор, даже если он её в этом и не разубеждал. “Элита”, эксплуатируя толпу, обеспечивала знахарству комфортные условия, а главное — свободное время, необходимое для овладения новым знанием в процессе обновления информации на внегенетическом уровне информационного состояния общества. Другими словами, военная “элита” создавала для Черномора условия как для “глупого”, так и для “дивного” роста, но история на уровне социальных явлений объективна и потому “глупый рост” Черномора — отказ от жизнеречения в пользу знахарства — также явление объективное настолько, насколько оно отражает исторически объективную, а не декларируемую нравственность общества в целом.
Рассказ идёт от имени славянской языческой военной “элиты”, лишённой Различения по её злонравию и не способной отличить даже своего жречества от чужого, а не то что жречества от знахарства. Так, например, тот же Плутарх сообщает, что Александр Македонский по завоевании Египта поклонялся египетскому жречеству в Фивах даже с большим усердием, чем своему греческому. Цари, короли, князья, императоры, восседавшие на тронах и со сладострастием принимавшие поклонение толпы, и в глазах жречества, и в глазах знахарства сами оставались толпой, «живу¬щей по преданию и рассуждающей по авторитету». Если авторитет чужого знахарства был выше своего национального, то рассуждали и действовали по Черномору, а не по Финну. Ну а когда голова слетала с плеч, то начиналась истерика:
Коварный, злобный Черномор,
Ты, ты всех бед моих виною!
А на самом деле коварство и злоба Черномора ни при чём, ибо он и сам часто:
Клянёт жестокий жребий свой.
